Читать книгу - "Альтер эво - Анастасия Александровна Иванова"

А еще ему пришло в голову, что свою новогоднюю елку Язепс Старков, может, и получил, но вот нормальную семью – что-то не похоже.

8

В «Фиксе» Майя молчит: она чувствует себя так, будто душевные силы покинули ее раз и навсегда. Будто она никогда больше не встанет с постели по доброй воле.

У них жучок-тандем. Давид сидит впереди и спокойно и монотонно объясняет, что́ он делал в клинике, не особенно ожидая знаков внимания или ответных реплик, как бы убаюкивая Майю этим рассказом, сохраняя ее связь с нормальностью, за что Майя ему очень благодарна. Какие-то обрывки информации доходят до нее сквозь ватный кокон безразличия. Давид волонтерит. Серьезно, волонтер? В «Новой жизни» у него перебывало много приятелей. Одноклассники? Боже, в каком же это месте он рос.

Они едут светлыми коридорами, мимо украшенных рекламой стен, мимо других жучков, мимо стеклянных фасадов-витрин. Едва сев в «Фикс», Майя затемнила окна. Ей не хочется смотреть на товары. Не хочется смотреть на людей. Она мельком ловит собственный взгляд в пассажирском зеркальце (что за ерунда, это у нее за последние недели уши так оттопырились?), и после этого смотреть не хочется уже вообще ни на что на этом свете.

В какой-то момент она открывает рот и объясняет про Степана. Про здоровье, недвижимость в черте молла и образование. Чего большинству людей с головой хватило бы для счастья. Еще вот только нашел бы себе девушку с детской кредитной линией, и все, и кушал бы себе сейчас обед дома с семьей, а не куковал в реабилитационной клинике.

– А что нужно было для счастья твоему брату? – спрашивает Давид.

Майя хмыкает. Степану нужно было открытое пространство. Его не интересовала недвижимость, что в черте, что за чертой – его домик всегда был у него с собой, как у улитки. Он должен был заползти на Фудзи и скатиться оттуда на горном велосипеде. У него в жизни ни разу даже зуб не болел, так на кой черт ему сдался этот кредит на здоровье? Родиться в эпоху великих географических открытий – вот что ему было нужно. Заниматься тем, чем сейчас уже никто не занимается.

– И в чем была проблема? – спрашивает Давид.

Вопрос настолько абсурдный, что Майя даже немного приходит в себя и начинает реагировать на окружающее. В каком смысле – в чем? Он что, не слышал? Здоровье, квартира и образование. Кредитные линии, которые были у Степана. Никакого экстрима. То есть ты не можешь купить, к примеру, лодку или палатку: платеж просто не пройдет, средства не предоставят. Не оформишь заграничный паспорт и туристическую визу, не купишь билетов, не уедешь никуда, кроме как в покрытый курортный поселок на покрытом же поезде. Блин, да ты даже книгу об Эвересте купить не можешь, если она не маркирована как стопроцентная беллетристика, если по ИИ-оценке в тексте содержится хоть пять процентов нон-фикшн – можно подумать, Давиду это неизвестно. Ты будешь сидеть в молле до самой смерти, потому что все сидят в молле, потому что в молле есть и развлечения, и спортивные площадки, и кино, и шопинг, и прекрасные скалодромы есть в молле, и ВР-сафари, и ВР-что-угодно, даже тиры с имитацией боевых действий, и чего еще тебе надо.

– Там, где я живу, ко всему этому немного иной подход, – объясняет Давид, и Майя искренне не понимает, что он такое имеет в виду: в зоне без покрытия он живет, что ли?

Давид молча поворачивает голову и смотрит на нее.

Что? Майя опешивает. В зоне без покрытия, реально?

Через пару мгновений до нее доходит еще кое-что: так это туда он предлагал ей с ним поехать?

Давид понимает, что она поняла, и негромко замечает:

– Предложение еще действует. Но и отказаться еще можно.

У Майи пересыхает во рту.

– Я не откажусь.

– Хорошо. Через час у меня смена на двенадцать часов. В шесть можем ехать.

– Тебе же надо будет поспать…

– Я и поеду спать, – улыбается Давид. – Я, знаешь ли, обычно сплю дома. Просто по дороге завезу тебя в одно место.

На работе Майю учат, что благопристойный и приятный глазу внешний вид – залог твоей успешной и эффективной деятельности.

– Как мне одеться?

– Женщины… – Давид покачивает головой. – Послушай, мы едем не в полярную экспедицию, не к людоедам и не на бал. Оденься, как тебе удобно. И, пожалуйста, не прибегай предварительно к услугам контор вроде той, где мы познакомились. Когда не умеешь, только хуже выходит, поверь мне.

Майя верит. Ее уши овевает жаркий самум.

– Спасибо.

У них жучок-тандем, и от Давида ее отделяет спинка экопластикового сиденья, но ощущение жара до самого конца поездки так и не проходит.

9

Верный страж свел его вниз по лестнице и вернул нож, но на крыльце Марка вдруг окатило нестерпимым желанием. Нечто подобное он испытывал разве что в юности, да и тогда ураган не набирал такую силу. Сейчас же буквально сама его природа требовала удовлетворения, каждый нейрон вопил: здесь и сейчас, немедленно, сию же секунду.

Это было очень странно и весьма нервировало, но Марк давно уяснил: ретривер делает свое дело, следуя туда, куда его влечет поток, а грести против течения вообще никому и никогда не стоит.

Так что он по наитию свернул на ту самую дорожку, ведущую от дома к заливу, и зашагал по ней, едва удерживаясь от неприличной поспешности. Никто ему не мешал, и через несколько минут Марк вышел к скамейке под стеклянной крышей.

Скамейка была занята.

Еще оставалось время развернуться и уйти к машине незамеченным, но Марк не стал этого делать. Шагая к скамейке, он поймал себя на том, что не уверен, подходит ли здесь «добрый день» или «привет».

– Привет.

Беловолосая стриженая голова дернулась, и на Марка уставились два больших подозрительных серо-зеленых глаза.

– О, смотрите-ка. Агата Кристи ведет следствие, – недовольно буркнула Инта.

– Агата Кристи не вела следствий, – мягко поправил Марк. – Она была писательницей.

– Да пофиг.

Девчонка отвернулась и снова уставилась на море. Марк извлек блокнот и попытался сопоставить все имеющиеся у него данные, но ничего не нашел – об этом попросту не упоминалось. Зуд внутри, который пригнал его к этой скамейке, побуждал действовать просто, прямо, спонтанно:

– Сколько тебе лет?

От такой дерзости Инта опешила:

– А тебе?

Марк опустился на свободную половину скамейки и вздохнул.

– Через неделю