Читать книгу - "Свое время - Яна Дубинянская"

— Прикинь!

— Арна точно будет. Она замуж вышла, знаете?

— Я верлибры не очень.

— В субботу встреча с Марковичем в «Прихожей», кто со мной?

— Реально всю ночь?

— В прошлом году к трем уже все разошлись.

— Где-где?

— Мне у Арночки нравится вот это: «Если тебе показать чего, если не струсишь и не сбежишь…»

— За какого-то француза, то есть немца, банкира или типа того.

— Рифма — это костыли для поэзии!

— Это концептуальная кафешка на Новой площади, на углу. Пиво, кстати, недорогое.

— Блин, в субботу никак.

— А зал уже наверняка под завязку, раньше надо было выдвигаться…

Леся улыбнулась. Ему. Кажется.

Богдан шел то быстрее, то медленнее, стараясь попасть с ними в ритм и никак не попадая, потому что и ритма никакого не было, а был какой-то замкнутый раздрай, герметичный хаос, куда никак не получалось встроиться. И Леся находилась там, внутри, а он — снаружи, как ни старайся. И ни черта, ну совершенно, не понимал из их разговоров.

— А ты любишь эротическую поэзию?

Спросила Леся, и он глупо вздрогнул, и напоролся на чей-то локоть, и не придумал ничего более умного:

— Ну да.

— Все мальчишки тащатся с Нечипорука. А по-моему, он брутальный.

— Ну да… немного.

— А кто твой любимый поэт?

Они шли по лабиринту неосвещенных улочек — для него лабиринту, а все остальные шагали бодро, уверенно ориентируясь тут, как и в эротической поэзии, о которой Богдан вообще знал только то, что Леся… Вспомнил имя:

— Арна.

— Скажи? Арночка солнце!

— Ну да.

— Силлабо-тоническая система потеряла актуальность еще в позапрошлом веке, — сказал кто-то, наверное филолог, в Леськиной компании всегда было полно филологов, причем парней!.. и Богдан прикусил язык. Ляпну еще что-нибудь… Они все будут смеяться. И Леся.

Компания свернула, вышла на более-менее освещенную улицу, и он сообразил наконец, где это: она примыкала к универу, не с той стороны, где парк, а с другой. Навстречу попались какие-то незнакомые — ему — девчонки, стопроцентно филологини или инязовки, Леся притормозила и почмокалась с одной из них.

— Как там? Началось?

— Нечипорук уже читал. А вообще ужас, столько народу, в проходах толпятся… Мы решили, ну их.

— Блин. А мы сидели, как идиоты, ждали какого-то Леськиного физика.

Кто это сказал, Богдан не заметил, да и какая разница, кто именно, Леся и не подумала с кем-то его знакомить в своей компании, и правда — зачем они его ждали, зачем она позвонила?.. Сидел бы сейчас спокойно в «Подвале»… да нет, уже не сидел бы, аккумулятор сдох. Ну, значит, бродил бы по улицам, а потом поехал домой последней маршруткой. Еще не поздно так и сделать. Если они сейчас передумают и решат никуда не идти…

— Леська, а нам точно туда надо? Все равно мест нет…

— И Нечипорук отчитал, жалко. Может, разбегаемся? Поздно уже.

Домой. Ее, конечно, кто-нибудь проводит. А я успеваю на маршрутку, доберусь уже к десяти. Ганька, будем надеяться, давно и прочно залипла в жежешечке, а вдруг повезет и она вообще не придет сегодня ночевать, у нее вроде бы новый пацан, досталось же кому-то счастье. С отцом, по идее, все нормально, по вечерам еще неделю футбольный чемпионат, а второй канал у нас не ловит — то есть батя, сто процентов, у соседей. Единственное, мама. Но если с ней автоматически соглашаться, как он давно уже научился, а главное, вовремя вклиниться и попросить поесть… Короче, есть шансы, что на весь оставшийся вечер меня оставят в покое.

— Богдасик!

Девчонки-филологички прошли дальше, а Леся обернулась и каким-то образом оказалась прямо перед ним, близко-близко, в упор, на расстоянии протянутой руки. И протянула руку!

— Ты же идешь? Арна не читала еще!

Он переложил тяжеленный ноут в левую, едва не упустив его под ноги в последний момент. Поправил сползающую лямку рюкзака на плече. Леськина ладонь белела в полумраке, перламутровая, с тонкой впадинкой, похожая на тропическую ракушку.

На ощупь она оказалась сухая и теплая. Не то что, наверное, у меня.

— Иду.

— Ну так пошли!

И они двинули дальше, всей толпой, от которой никто, кажется, не отделился. А он, Богдан, шел с Лесей за руку, вот так просто шел и все, сам себе удивляясь, и не случилось никакого разряда или вспышки, не было каких-то импульсов, покалывания, дрожи, и рука быстро согрелась, но, ура, вроде бы не думала потеть. Наконец-то он встроился в общий ритм, наконец-то не чувствовал себя отдельным, лишним, путающимся под ногами — потому что Леся была ядром, ведущим центром, а он держал ее за руку. И почти попадал в такт ее шагов.

Метров за десять до здания студенческого театра (Богдан никогда там не был, но мимо вывески проходил много раз) они постепенно, как струйка песка, всыпались в огромную всеобщую толпу, веселую, галдящую, курящую, клубящуюся; ближе к входу она становилась все более плотной. Кажется, они с Лесей растеряли всех спутников, ну и пофиг, самое главное было — не отпускать ее руки. Лесю поминутно кто-то узнавал, или она узнавала кого-то, бросалась приветами и воздушными поцелуйчиками, но вперед продвигалась четко, словно маленький белый ледокол. Богдан неудобно семенил следом, левая рука с ноутом поминутно отставала, задевая за чьи-то тела, и все, что он мог сделать — намертво вцепиться в ручку. В ручку сумки от ноута, дурак, а не в Леськину руку; ладонь медленно и неостановимо начала мокреть.

Дверной проем был забит телами плотно, как выход на палубу на каком-нибудь «Титанике». Изнутри раздавался мерный и неразличимый звук мужского голоса с явственным эхом от микрофона.

— Нечипорук, — сказала Леся. — Что ж они врали-то?

И отважно, словно собираясь пробить максимум дымовую завесу, устремилась вперед. Богдан в последний момент перед ввинчиванием в сплошную толпу догадался прижать ноут к груди — и выпустил ее руку.

Пришлось проталкиваться самому. Вокруг шикали девчонки, возмущались пацаны, никто почему-то не матом, Богдан даже удивился — и вдруг оказался внутри, сам себе напомнив штопор, сквозь пробку преодолевший узкое горлышко бутылки.

Внутри оказалось душно и жарко, но гораздо свободнее, чем можно было подумать. Он даже неплохо рассмотрел — поверх голов пунктуальных счастливчиков, занявших места в зале — всю сцену целиком, включая слезавшего с нее большого и одышливого, довольно-таки старого мужика с залысинами и козлиной бородкой. Зал яростно аплодировал, истерически визжали девчонки, и стало даже немножко обидно, что не удалось послушать его стихов.

А Леся пропала. Богдан вертел головой во все стороны: не было ее нигде!..