Читать книгу - "Назад, обернись назад - Вильма Ширас"

— Ну, они оба означают «помнить», — сказала я. — Я не вижу разницы.

— Значит, даже если бы вы помнили это правило, вы бы не знали, как его применять?

— Нет, я бы не знала.

— Означает ли «помнить» то же самое, что и «быть внимательным»?

— Возможно, не совсем, — ответила я, — но отличить их сложно.

— Не спешите, — сказала Мохнатка.

Судьбы народов, вроде как, не зависели от этого различия, но я была отличницей по английскому и пыталась понять, в чём может быть разница, когда меня спас звонок. Мохнатка просто посмотрела на меня и махнула рукой, отпуская нас.

Следующим уроком была стереометрия. Мне всегда нравилась геометрия, и по ней я тоже была отличницей, и я с ужасом обнаружила, что забыла её даже основательнее, чем латынь, по которой я всегда слабо успевала — в лучшем случае на троечку. Я поняла, что мне придётся выучить весь предмет заново, и, по всей вероятности, только для того, чтобы снова его забыть. Проживая эти годы в первый раз я не жалела об этом, потому что всё, что я когда-либо узнала о здравомыслии, я подчерпнула на уроках геометрии; но повторять это снова было бессмысленно. Я и так мыслила настолько здраво, насколько это вообще было возможно.

К доске вызвали длинного Сэма Бауэра, и когда я наблюдала за ним, вспоминая, как хорошо он всегда успевал по математике, а на следующий год — по физике, и как он погиб в автомобильной катастрофе за неделю до выпуска, мои глаза наполнились слезами. Он был таким молодым и сильным, таким замечательным парнем, а ему оставалось жить так недолго.

Я надеялась, что, возможно, на этот раз такого не случится.

И тут меня посетила ужасная мысль, что я ведь решила ничего не менять.

С сожалением я пересмотрела свои планы в отношении Сэма. Я решила, что всё будет по-прежнему. Тем временем мне нужно было уделить время математике; я так и сделала и начала кое-что вспоминать.

По химии я тоже обычно получала пятёрки, но когда я решительно открыла свою книгу, то наткнулась на море всевозможных формул, уравнений и опытов. Для меня было настоящим шоком осознать, что я не имею ни малейшего представления о том, как приготовить такие вещества, как пероксид натрия, пентоксид фосфора, хлорид калия и хлорат калия и хлорид калия. Я даже забыла разницу между — атом и — идом. Я пыталась писать формулы, но понятия не имела, какова валентность железа. Я начала заниматься всю ночь напролёт. Если бы я плохо успевала по математике и химии, где у меня всегда были хорошие результаты, люди бы поняли, что что-то не так. По французскому и истории, как и по латыни, можно было не бояться казаться глупой, если мне не удалось это изучить во второй жизни.

Вернувшись домой, я изложила всё это на бумаге, как в дневнике, чувствуя, что должна выговориться или взорвусь; и я отнесла написанное на чердак и спрятала под расшатанной доской у карниза. После этого я делала то же самое каждый день. Мне стало легче от того, что я всё это записывала, — так всё становилось более материальным, как рассказ на бумаге, а не как то, что происходит в жизни.

В первый вечер, после того как я написала, что произошло за день, и как, выполняя домашнее задание, я целый час пыталась найти площадь равностороннего треугольника, у которого каждая сторона была бы длиной в три дюйма, и получила восемь разных ответов, и была готова расплакаться от досады; и что на следующий день у меня должен был быть тест по химии, и я должна была очень усердно готовиться к нему, если надеялась его сдать. В конце концов я сказала себе:

— Я должна перестать вспоминать о том, что должно произойти, или что уже происходило в тот раз, когда я была молодой, и заняться делом вспоминая то, что я знала пятнадцать лет назад. Я должна помнить, вспоминать и не забывать о том, что мне нужно знать здесь и сейчас, сегодня и завтра.

Этот ужасный глагол memini не давал забыть о своём существовании весь день.

На следующий день на математике Коллинз, парень, сидевший рядом с Луизой, передал ей маленький набросок обнажённой девушки. Луиза покраснела до корней волос и вернула рисунок. Затем Коллинз захотел передать его мне, но я отказалась. Поэтому он передал рисунок Сью, обладавшей сильным характером и не отличавшейся вспыльчивостью, и она поступила правильно, разорвав набросок. На самом деле рисунок был достаточно безобидным, но он намеревался смутить нас, и поэтому девочки разозлились и начали болтать об этом после уроков.

— Мне следовало бы знать, что лучше не брать ничего из того, что он мне передаёт, — сказала Луиза. — Он всегда так поступает.

— Да не было там ничего особенного, — сказала я. — На каждой лестничной площадке стоят греческие статуи.

— Дело не в этом, — сказала Луиза.

Это было забавно, не правда ли? Я была тридцатилетней матроной с тремя седыми волосами. Прошло много времени с тех пор, как кто-либо пытался поставить меня в неловкое положение подобным образом. За два или три года до этого я даже ходила на курсы рисования с натуры. Чтобы заставить меня покраснеть до корней волос, потребовалось бы нечто большее, чем маленький набросок Коллинза.

Я решила сменить тему.

— Я боюсь теста по химии, — сказала я.

— Тебе не стоит волноваться. В прошлый раз ты получила пятёрку.

— Это было в прошлый раз. А в этой теме я не разбираюсь.

Луиза фыркнула.

— Разве ты не помнишь, что Джей Би сказал в прошлый раз, когда возвращал работы? Он сказал, что твоего ответа на первый вопрос было достаточно, чтобы получить пятёрку за год. В тот день тебя не было, но кто-то должен был сказать тебе.

— Я забыла, что там был за первый вопрос.

— Он звучал так: «Почему формула аммиака NH₃? Докажите, что это правильная формула.»

— А… да, — кротко ответила я.

В тот вечер я проштудировала всю химию и постаралась, насколько это было возможно, освежить свою память. Я обнаружила, что концентрация на учёбе очень помогает мне; это позволяет не так сильно беспокоиться о прошлом или будущем.

На следующий день, на уроке французского, мои мысли продолжали блуждать. Нашей учительницей была Мэдди — искажённое от «мадемуазель», я полагаю. Я не ожидала, что меня вызовут, ведь она вызывала меня накануне. Мои, с позволения сказать, мысли перескочили с французского на немецкий, а затем на Германию и Гитлера.