Читать книгу - "Ритуалист. Том 1 - Павел Корнев"

– Чудак-человек! – фыркнул палач. – Кто первым подельников сдаст, тому на суде и веры больше!

– Именно, – кивнул я. – А продолжишь запираться, мы под тобой костерок разведем. Сжечь не сожжем, так – подкоптим слегка филейную часть. Лучше начинай говорить.

– Прав не имеете! – вновь выкрикнул Полди, но уже без былой уверенности.

– Убивать тебя нельзя – это да, а остальное – на мое усмотрение. Главное, чтобы до суда дожил.

Я протянул руку, и палач передал мне факел.

– Стойте-стойте! – запричитал Полди и задергался всем телом, пытаясь отодвинуться подальше от языков пламени. – Я все скажу! Все расскажу, только снимите меня отсюда! Снимите!

– Ты повиси пока, а там посмотрим. И говори уже! Не в твоих интересах тянуть время! Без рук остаться рискуешь! Отсохнут они у тебя или антонов огонь начнется, придется отрезать! Говори!

Школяр надсадно засопел, наморщил лоб, слизнул выступившие на верхней губе капельки пота. Ему было страшно. Очень страшно.

– Кто? – надавил я на арестанта. – Назови имя!

– Фальберт Бинштайнер! – выкрикнул школяр, сломавшись. – Со мной был Фальберт Бинштайнер!

Я обернулся к писарю, дав ему знак записать названное школяром имя, затем спросил:

– Кто таков?

– Случайный знакомый! – принялся юлить Полди. – Столкнулся с ним в Риере. Фальберт интересовался старинными диковинками, услышал от меня о горной церкви Святой Берты и упросил ее показать!

Могло статься и так, что школяр назвал мне первое попавшееся имя, но описал он того самого сеньора, что приходил с ним в бордель. О приметной золотой фибуле тоже упомянуть не забыл.

– Где этот Фальберт обретался в Риере? Как и где ты с ним познакомился?

– Зачем это? – захлопал глазами Полди.

– Чудак-человек! – вновь не удержался от замечания палач. – Приятель твой давно из города ноги сделал. Как его искать прикажешь?

Школяр заерзал, запрокинул голову и взмолился:

– Снимите! Я уже рук не чувствую!

Я решил пойти ему навстречу. Палач спустил арестанта на пол, но, дабы тот не расслаблялся, закинул конец веревки на крюк и натянул ее, заставляя школяра подняться на цыпочки.

– Что с легендами, Полди? – спросил тогда я. – Какие такие предания ты знаешь о церкви Святой Берты?

Школяр захлопал глазами, но тут как в известной поговорке: коготок увяз – всей птичке пропасть. В конце концов я узнал все, что хотел, и немного сверх этого.

2

Допрос затянулся до вечера, и утомил он меня, пожалуй, даже больше, нежели самого школяра. А писарь так и вовсе с завидной регулярностью бегал на улицу, то ли глотнуть свежего воздуха, то ли избавиться от содержимого желудка. Палач оказался куда как крепче; полученную монету он отработал сполна, пусть и не пришлось ни рвать арестанту ногти, ни поджаривать ему пятки.

Все решили правильные вопросы, увещевания и угрозы. Да еще изредка приходилось прибегать к тычкам под ребра и затрещинам, но к пыткам их не отнес бы и самый отъявленный гуманист. Психологическое воздействие, не более того.

Свое дело сделала и порча. Она определенным образом подорвала волю Полди и задурманила его разум. Уверен – в камере школяр так и продолжал бы изображать потерю памяти, да и здесь он до хрипоты и сорванных связок отрицал всяческую причастность к смертям Ирмы и церковного сторожа.

У меня даже сложилось впечатление, что с момента ареста Полди только тем и занимался, что досконально продумывал свои будущие показания. Вполне могло статься и так, что сейчас он просто отступил на заранее подготовленные позиции.

Своей вины школяр не признавал и валил все на подельника, даже имел наглость заявить, будто бы шлюху они взяли с собой из желания развлечься в непривычной обстановке. Якобы он просто пошел на поводу у Фальберта Бинштайнера, не более того. Врал Полди весьма изобретательно и все сводил к банальной пьяной выходке, коими славятся школяры. Ирму, по его словам, зарезал озлобленный своей мужской немощью Фальберт, а школяр пытался спасти девке жизнь, тогда и перепачкался в крови. Что же стряслось с бедолагой-сторожем, он и вовсе видеть не видел, поскольку в панике кинулся к выходу.

И никакой черной магии, никаких ритуальных убийств. В ответ на вопрос о Белой деве школяр лишь удивленно хлопал глазами, а причастность к запретным практикам и вовсе категорически отрицал.

Врал, врал, врал. Юлил и врал. Я не мог поймать его на противоречиях, да не слишком-то и старался. Главное – сбитый с толку порчей арестант не сумел удержать язык за зубами, и мне удалось выудить – да что там? выдавить! – из него показания о тайном ходе в пещеру с алтарем, на котором некогда приносились жертвы хозяйке горы. Много лет назад его обнаружил один из предков Полди по материнской линии, но никого из посторонних в этот секрет посвящать не стал, рассказал лишь своему сыну. Так с тех пор и повелось.

– Там стоит статуя Белой девы, – хлюпая носом, сообщил школяр и тут же добавил: – Она вырублена в скале, но Фальберт рассчитывал вывезти ее и продать…

Уточнение вовсе неспроста сводило все к банальной жажде наживы. Полди всеми силами пытался избежать сожжения на костре, и пока что у него это неплохо получалось.

Ну да посмотрим, как он запоет после того, как я осмотрю тело Ирмы! Достаточно будет обнаружить следы запретного ритуала и признаки жертвоприношения, чтобы дать ход обвинениям в чернокнижии, а уж тогда коллеги со всем старанием вывернут школяра наизнанку. Ну а мне недосуг разбираться в его вранье.

Я вызнал, как попасть в подземелье, отпустил писаря и велел палачу тушить костер. Сам же погрузился в транс и решительным махом волшебной палочки содрал с арестанта черный сгусток порчи, еще не успевший к этому времени окончательно раствориться в его эфирном теле.

И вот здесь меня поджидал неприятный сюрприз. Нет, избавить школяра от опутавшего его проклятия не составило никакого труда, да только сгусток призрачной черноты при этом крепко-накрепко прикипел к жезлу. Чернильная клякса, через которую едва-едва прорывалось яростное сияние нанесенных на дерево магических формул, обвилась вокруг волшебной палочки, стряхнуть ее не получилось.

Теоретически я мог отодрать эту пакость левой рукой, но дотрагиваться до проклятия не хотелось. При одной только мысли об этом волосы на затылке встали дыбом, и я решил подождать. Либо потусторонняя мерзость перегорит сама собой, либо позже проведу обряд очищения. Пока что мне от порчи ни холодно ни жарко.

Полди Харта я вернул обратно в тюрьму, а сопроводительные документы и протокол допроса сдал в канцелярию, убив пару часов на сбор всех необходимых подписей и печатей. Дальше дело оставалось за малым: отыскать Фальберта Бинштайнера и допросить его, а после устроить обвиняемым очную ставку, но вот уже этим я заниматься не собирался. Хватило и того, что проследил за оформлением разыскных листов. Скоро в Рауфмельхайтен прибудут мои коллеги, они и доведут расследование до его логического завершения.