Читать книгу - "Крестьянский король - Никифор Гойда"

Вечером позвали посидеть у Матвея. Не праздник, просто разговор. Женщины принесли нитки, кто принёс заплатки, кто — старые холсты на мешочки для семян. Дети сидели тесно на лавке, слушали, тянулись к теплу печи. Мы говорили про дорогу на зимний камень. Никита сказал, что к первому крепкому насту поставит на телеге полозья. Гаврила добавил, что верёвки лучше смолить заранее, чтобы не тянулись в мокром снегу. Роман тихим голосом заметил, что на дорогах вспомним те же пояски, что делали весной для воды, только теперь для санного пути — где провалится, подстелить лапник и доску. Параскева рассказала, что в их роду было заведено перекладывать бочонки в погребе тонкими веничками из сухой осоки, чтобы между бочкой и бревном был воздух. Я сказал спасибо, попросил показать утром, как она это делает.

Про муку тоже вспомнили. Её у нас не стало больше, но и не стало меньше, чем может быть в доме в ноябре. Растянули, как люди умеют растягивать умную вещь. Каждому двору положено было по своему мешку или половине, и люди делили его не жадно, а ровно. Блины теперь были редко, не ради праздника, а ради смысла. Лепёшки — чаще, тонкие, на горячем листе, да чтобы дети не забыли вкус хлеба. Никто не полез с просьбой в общий запас. Он и не лежал — мы сразу всё раздали, чтобы не тянуло змеёй к чужой кадке. На том разговор и остановился.

На третий день после дымки в погребе запах стал ровный. Но у дверцы на порожке я увидел узкую полоску воды. По ночам мороз, днём оттепель, значит конденсат. Мы проверили трубы. Марфа сказала, что держала по расписанию, но сегодня в обед было сыро, и туман с ручья тянул к дому. Мы вместе решили на время отложить обеденное открывание, а вместо этого поднимали крышку лаза на пять минут перед сумерками. В ближайшие два дня туман действительно держался; погреб от этого не пострадал. Запах плесени не возвращался. Мы подложили под низ бочонков осоковые венички, как учила Параскева, и ход воздуха стал ощутимее.

К вечеру того же дня к нам подошёл мужик с соседнего конца, не наш, но свой — с именем, которого я здесь не назову: не стоит умножать мужские имена, и так хватает. Он сказал, что у них две репы почернели, а жена плачет, что теперь всё пропадёт. Я попросил принести одну, посмотреть. Срезали, начали разбирать. Гниль сидела у шейки, но не ушла внутрь. Мы вычистили, посыпали солью, подсушили. Я сказал, что не всё, что почернело сверху, погибло внутри. Но и не всё, что кажется целым, живо. И совет дал простой. Не жалеть времени на осмотр. Лишняя четверть часа в погребе лучше, чем лишний день голода в конце зимы. Он слушал внимательно, кивал, спасибо сказал.

Работа вокруг погреба увела нас к дымам, а дымы к коптильне. В коптильне к тому времени работали вдумчиво и без суеты. Рыбу готовили не ради хвастовства, а ради тёплого вкуса в долгую зиму. Мяса было мало, и мы с этим смирились. Я объяснил девкам, как держать дым до тёплого, чтобы не давал горечи, как не давать огню пытаться прыгнуть на доски. Они и сами уже знали, но раз спросили — сказал, как умею. На третий заход мы добавили в дым немного можжевеловой хвои. Воздух сразу наполнился ясным запахом, и я поймал себя на том, что живу уже не в чужом месте.

Через несколько дней после чистки в погребе случилось первое маленькое испытание. Ночью ударило сильнее, чем думали. Утром на настиле ледок, крышки бочек влажные, на стенках у труб тонкая изморозь. Это не плохо, если понимать, что делаешь. Мы открыли верхнюю трубу на минуту, затем закрыли и подождали, пока тишина уляжется. Потом на пять минут открыли нижнюю, чтобы вытянуть холодный воздух с пола, и закрыли, дали постоять. В полдень не трогали ничего, чтобы не тащить туман внутрь. За день воздух в погребе успокоился, и мы выдохнули. Марфа сказала тихо, что хорошо, что договорились заранее, где как держать трубы. Я в ответ кивнул.

В эти же недели мы довели до ума небольшие дела, за которые летом не хватало рук. На оглоблях бегло прошлись жиром, на кожаных ремнях хомута прокладку поменяли — ту самую, что Антон когда-то подкладывал, — теперь она мягко сидит, не грызёт шею лошади. Плуг почистили, металл натёрли сажей с салом и подвесили повыше, чтобы от земли не тянуло сыростью. Мотыги повесили на крюки лезвием вниз, чтобы дети не могли схватить, шутя бегая. Настил на мокром месте у бочки подбили новыми клинышками; зиму он переживёт.

Со стороны рощи пошёл один раз странный треск. Выглянули — это на кромке сена в сеновале промёрзшая верхушка пыталась отрываться от снопов из-за сквозняка. Мы с Никитой поднялись, подложили ещё одну жердь под стропило, подтянули вяжи. Сено по краям прикрыли старым холстом, чтобы ветер не задувал прямо в срез. Казалось бы, дело копеечное, но от таких копеек падают целые стога. Мы не хотели потерять то, что летом собирали всеми руками.

Детям тоже нашлось дело. Лёнька взял трёх мальчишек помладше и две девочки — они теперь всё чаще держатся вместе с делом — и повёл их вдоль тропы. Там, где колесо телеги за лето срезало бровку, они подсыпали песок, придавливали ногой, укладывали тонкие дощечки. Идёшь — и тропа ровная. Сразу видно, где мир держится на маленьких ладошках.

Несколько раз за ноябрь мы доставали мой планшет. Не на показ, не ради чуда. У него в памяти — всё то же, что у меня в голове, только картинки аккуратнее. На экране я заново нарисовал погреб в разрезе. Отметил место, где мы дымили, где сделали побелку, где переставили ящики. Рядом подписал коротко, какое дежурство у кого, и что делать в мороз, а что — в оттепель. Женщины смеялись, что им и так понятно, но я видел, как Марфа взглядом считывает строки. Вдруг меня не будет дома в какой-нибудь день. Бумага и экран не дадут людям спорить друг с другом, кто прав. Прав будет тот, кто следует обычаю, записанному для всех.

Про старое поле мы не говорили. Решение для него сделали раньше. В этот раз нам хватило забот с погребом, с дымами, с дровами и с водой. Про речку тоже скажу: брод не размывало. Я ходил туда дважды после мокрого