Читать книгу - "Господин Тарановский - Дмитрий Шимохин"

легкие ревом, из желоба вырвался огненный змей. Оставляя за собой густой белый хвост, ракета устремилась в небо по крутой дуге. Она не ударила в стену. Она, будто живое, разумное чудовище, перемахнула ее и разорвалась с глухим, сотрясающим землю грохотом прямо над головами ошеломленных защитников.

Мы увидели, как на гребне стены взметнулся фонтан огня, дыма и чего-то еще, темного. Вслед за этим донесся слитный, полный ужаса вопль.

— Второй, огонь!

Вторая ракета ушла следом, ее взрыв накрыл соседнюю секцию стены. Китайская стрельба мгновенно захлебнулась.

— Залпом! — скомандовал я, и теперь уже два огненных демона одновременно прочертили небо.

Стена превратилась в ад. Разрывы следовали один за другим, осыпая градом раскаленных осколков. В дыму и огне метались фигурки людей. Их дисциплина, их мужество, сломавшие яростный напор монголов, испарились перед лицом этого небесного, непонятного оружия. Теперь оттуда доносились лишь крики паники и редкие, беспорядочные выстрелы в никуда.

— Штурмовой группе — вперед! — отдал я следующий приказ.

— Первая пятерка, прикрываю! Вперед! — донесся до меня хриплый, простуженный голос Баранова.

Из-за тяжелых, дымящихся от попаданий повозок, как по команде, вырвались и бросились вперед полдюжины фигур. Одновременно оставшаяся за укрытием часть роты дала короткий, слаженный залп по стене, заставляя и без того напуганного врага вжаться в камень.

Пятеро штурмовиков, пригибаясь к самой земле, неслись по выжженному склону. Я видел, как один из них споткнулся и упал, но тут же вскочил и побежал дальше. Свистели пули, но огонь со стены был уже не прицельным, а паническим. Они добежали до вздувшихся туш верблюдов и тут же, рухнув за ними, развернулись и открыли ответный огонь.

— Вторая, пошла! — снова рявкнул Баранов.

Тут же из-за повозок сорвалась следующая группа, и теперь уже первая пятерка, стреляя без остановки, прикрывала их бросок. Они двигались не толпой, а отлаженным, смертоносным маятником. Огонь и движение. Одни стреляют, другие бегут. Короткий спринт до следующего валуна, до следующей воронки от нашего же снаряда. Падение в грязь, вдох-выдох, приклад в плечо — и вот ты уже сам прикрываешь товарищей.

Я смотрел на это в бинокль, и в груди росло холодное, мрачное удовлетворение. Безжалостная муштра не прошла даром. Эти люди — убийцы, воры, бунтовщики, отбросы Империи, — сейчас действовали как единый организм, как машина, созданная для убийства. Каждый знал свой маневр. Каждый, стиснув зубы, делал свою страшную работу.

Наконец, наши люди достигли мертвой зоны у самого подножия стены. И тут начался второй акт.

— Гранаты! — донесся до меня хриплый голос Баранова.

Из-за укрытий через стену полетели короткие, толстые свертки. Это были динамитные шашки с короткими, шипящими фитилями. Глухие, частые разрывы, похожие на удары гигантского молота, сметали с со стены все живое.

И под прикрытием этих взрывов основная группа, с мешками на спинах, рванулась к главному, окованному железом входу. Я видел, как мой подрывник, бывший штейгер, спокойно, будто на учениях, укладывает заряды под створки ворот. Он поджег шнур, который зашипел, плюясь искрами, и вся группа откатилась назад, вжимаясь в землю.

Взрыв был такой силы, что, казалось, сама гора содрогнулась. Огромный шар огня и черного дыма окутал ворота. Когда он рассеялся, мы увидели то, чего ждали. На месте тяжелых створок зияла огромная, дымящаяся, рваная дыра.

Путь в крепость был открыт. Страшные тигры с красными пастями валялись теперь на земле.

Все происходящее резко изменило ситуацию на поле боя. Бегство монголов прекратилось. Они стояли, развернувшись, и с благоговейным, суеверным ужасом смотрели на дело рук «Белого Нойона» — на стену, объятую огнем, и на пролом, откуда тянуло гарью и смертью.

Казалось, сам воздух застыл, оглушенный ревом взрыва. В звенящей тишине монголы, прекратившие бегство, стояли как вкопанные, с благоговейным ужасом глядя на дымящийся пролом в воротах. Казалось, они застыли в колебаниях: продолжить бегство или пойти в атаку.

И в этот самый момент, в образовавшуюся в их рядах пустоту, медленно выехала странная процессия. Впереди, высоко подняв на древке огромное желтое полотнище, трепетавшее на золотом каркасе, шествовал Изя. Рядом с ним, будто два несокрушимых столпа, шли хамбо-лама Джамьян-гэгэн и другие гэгэны. Их низкие, утробные голоса слились в единый, нарастающий хор священных мантр.

— Сыны Вечного Синего Неба! — выкрикнул Изя, и его голос, усиленный пением лам, накрыл притихшее войско. — Боги открыли вам путь! Небесный огонь Белого Нойона сокрушил ворота врага! Пророчество сбывается! Вперед, за потомка Голубого Волка! Смерть носящим косу!

Услышав этот призыв, Найдан-ван, до этого тщетно пытавшийся остановить бегущих, взревел, как раненый тигр. Ярость и восторг исказили его лицо. Он развернул коня, выхватил из ножен кривую саблю и, издав дикий, рвущий глотку боевой клич, первым ринулся к пролому.

Его пример взорвал толпу. Религиозный экстаз, смешанный с жаждой крови, оказался страшнее любого страха. Вся монгольская орда с ревом, который, казалось, мог обрушить и сами горы, устремилась за ним. Это была уже не атака, а стихийное бедствие, лавина, сметающая все на своем пути.

Мои каторжане, стоявшие у пролома, расступились, давая дорогу этому потоку, и тут же, заняв позиции, открыли прицельный огонь по стенам, прикрывая фланги и не давая гарнизону опомниться.

Примерно через час, когда стрельба внутри стихла, сменившись криками и гулом пожара, я вместе с Гурко и офицерами въехал в поверженную твердыню. Грабеж был в самом разгаре. Цэрики тащили из выбитых лавок и домов всякую рухлядь. Двое счастливцев с грохотом прокатили мимо меня огромный медный котел. На центральной площади несколько вандалов самозабвенно разбивали прикладами ярко раскрашенные лица глиняных идолов у входа в какую-то молельню.

У въезда на площадь валялись тела раздетых донага китайцев. Среди них — одна женщина, тоже совершенно голая, с разрубленной головой и залитым кровью темным, грубым лицом степнячки. Ханьские поселенцы здесь часто женились на монголках, и она, очевидно, погибла, сражаясь рядом с мужем. Улясутай пал. Кругом происходили сцены самой разнузданной жестокости: согласно приказа, отданного Найдан-ваном сразу после прорыва, цэрики должны были сохранять жизнь лишь тем пленным, кто немедленно отрежет себе косу — символ верности маньчжурской династии. Всех прочих, в первую очередь солдат, следовало убивать на месте. Что, собственно, теперь и происходило.

Внезапно слева от меня, на юго-западной стороне крепости, где до сих пор раздавались редкие выстрелы, вспыхнуло пламя. Бросившись туда, я понял, что это горит центральный храм крепости. Деревянные, высушенные зноем стены и кровля мгновенно охватило огнем. Пламя взметнулось вверх сразу, высоко и мощно, почти без дыма, со странным,