Читать книгу - "Интервенция - Иван Алексин"

и полевой артиллерии были ещё не столь велики, этот приём являлся наиболее эффективным, лишая гусаров главного их козыря; сокрушительного, сметающего всё на своём пути, напора. Вот и в этот раз, готовясь к генеральной битве с двумя гетманскими армиями, он укрепился более чем основательно. Обе возвышенности на Поклонной горе ощетинились целой сетью рогаток, надолбов, ежей, прочно закреплённых к земле вбитыми по всему периметру клиньями и густо насыпанным вокруг них чесноком. И это был только первый рубеж обороны. Далее на вершинах холмов был поставлен мощный частокол с несколькими острожками, выдвинутыми немного вперёд. Перед ними, согнанные с окрестных деревень и самой Москвы крестьяне и посадские, как раз заканчивали рытьё рва, попутно вбивая в него остро заточенные колья. В общем, согласен с Куракиным; без пушек сюда лезть — не самая лучшая идея. Вот только…

— Пушками как раз и прошибёшь. А Сигизмунд с собой осадный наряд из-под Смоленска везёт.

— Пушки и у нас есть, — возразил мне Василий Морозов. Боярин, будучи на воеводстве в Казани вместе с Бельским, моего врага не поддержал и, сдав после бегства Богдана город моим воеводам, с тех пор был не у дел, просиживая штаны в Думе. Вот я его как более-менее лояльного мне боярина, воеводой передового полка с князем Михаилом в поход против крымских татар и отправил. — Вот только мы за стеной укроемся, а они в голом поле стоять будут.

Ну, да. Я, по требованию большого воеводы сюда несколько пушек даже с Москвы перетащить велел. Так что, если Жолкевский с Ходкевичем вступят в бой, надеясь разнести укрепления своей дальнобойной артиллерией, их ждёт жестокое разочарование. Безнаказанно это сделать им никто не даст. И даже наоборот. Скорее им тут больше достанется, так как Валуев (Скопин-Шуйский, пользуясь представленным мною на время войны с Речью Посполитой карт-бланшем, самовольно забрал его из Брянска, поставив воеводой над всей артиллерией), тут уже всю местность перед холмами пристрелять успел.

— Так-то, оно, так, — протянул я, не в силах сдержать сомнения. — А что, если всё же не станет Сигизмунд наши укрепления штурмовать? Увидят его полководцы, как тут у тебя всё устроено, поймут, что этак тут всё их войско костьми лечь может да и обойдут твои позиции стороной.

— Так пусть обходят, — тяжело вздохнул Скопин-Шуйский. Я ему за ту неделю, что он под Москвой стоял, этими сомнениями всю плешь проел. Кого другого, наверное, послал бы давно, а тут царь — вот и приходится объяснять. — Он тогда между Москвой и моим войском окажется. И имея позади неразбитое войско, ему все силы в кулаке держать придётся; ни город в нормальную осаду не взять, ни на штурм пойти. В любой момент удара в спину от меня ждать придётся. Тем более, что Москвы ему быстро не взять.

— То так — согласно кивнул Куракин, — Москва к осаде готова, государь, то ты сам ведаешь. Стены подлатали, орудий и огненного зелья в избытке, съестных припасов, как ты велел, Фёдор Борисович, ещё с прошлой осени со всех волостей навезли. Хоть целый год в осаде просидеть сможем.

— А у короля с провиантом туго, — продолжил убеждать меня князь Скопин. — Армию он большую набрал да только они всю провизию, что с собой взяли, уже подъели. А с крестьян много не награбишь, сами только поля засеяли да впроголодь живут. Наёмников опять же в польском войске много. Перед походом Сигизмунд, им заплатить, деньги нашёл да только время идёт, ещё платить нужно, а уже нечем. Ещё немного и они начнут бунтовать. Так что эта битва не нам, она королю нужна. Сумеет победить, тогда, и Москву в осаду взять можно будет, и наёмников для грабежа окрестных городков распустить.

— Нужно было татар не Литву посылать, а тыл королевскому войску — пробормотал в сторону Никифор. — Пограбили бы обозы, ляхи сами бы с голоду на приступ кинулись.

Ага, умный какой! А вместе с обозами они ещё и все окрестности до кучи разорили. Тут сколько не стращай хана с Урусовым, всё равно эти двое не удержатся. Пусть уж лучше в Литве зверствует, а не здесь. Тем более, что о разгроме вражеских коммуникаций, я не забыл. И вслед за татарами в поход остатки лёгкой конницы Подопригоры послал, дав задачу новому, временному воеводе, Никитке Аладьину (в «будущей» Смоленской войне этот волок ламский дворянин хорошо себя проявил как раз вот в таких мелких стычках и неожиданных ударах) лишить польско-литовское войско подвоза провизии и боеприпасов. Справится, уже официально в воеводы возведу. Для Подопригоры, если выживет, у меня другое дело задумано.

— О том, что сумеют победить и речи быть не может, — отрезал я. — Ты уж постарайся, князь, — внушительно посмотрел я Михаилу в глаза. — Сам видишь, ничего для тебя не жалею, всё что просишь, даю. Не сдюжишь, бедствие для страны будет пострашнее, чем нашествие хана Девлета.

— Живота не пожалею, государь, — твёрдо заявил мне князь. — Но сил у поляков вдосталь. Как оно обернётся, того не ведаю.

— Поляки то далече?

— Вчера возле Одинцово черкасов видели.

Одинцово. Это примерно километрах в двадцати отсюда. Значит, счёт на дни пошёл. Скоро всё решится.

В Москву возвращался в мрачном настроении. Слишком зыбко всё. Нет ничего хуже, когда результат всех твоих трудов от одной битвы зависит. Скопин-Шуйский, конечно, полководец талантливый, но и Жолкевский с Ходкевичем не пальцем деланные и воевать умеют. А тут ещё Никифор старую шарманку завёл; мол, поберечься бы мне надо да опасность в более спокойном месте переждать. И даже вспомнившееся мне нашествие крымского хана Девлета I Герая приплёл, заявив, что если самому Ивану Васильевичу от татарской напасти в Ростове укрыться не зазорно было, то мне с Ксенией в ту же Кострому на время отъехать, сам Бог велел. И что характерно, Куракин этого шелопута поддержал! Мол, главное, тебя, царь-батюшка, сберечь, а от ворога как-нибудь отобьёмся.

Пришлось популярно объяснить этой парочке, что бежать я никуда не собираюсь и если всё же ляхи князя Михаила одолеют, то все вместе в Москве отбиваться будем.

* * *

— Дозволь слово молвить, государь.

— Куда прёшь⁈

Двое рынд вслед за Никифором синхронно свернули к сотнику, оттесняя конями в сторону.

Косарь, хоть и вернул себе моё прощение, помня о дерзких словах сказанных когда-то под Костромой, старался лишний раз не отсвечивать. Понимал,