Читать книгу - "Агент - Валерий Большаков"

Откричавшись, Лев Давидович спустился с авто и пошёл в народ, щедро награждая бойцов, а Кириллу он вручил свой позолоченный браунинг.

— Передышки не будет, — сурово объявил Троцкий Тухачевскому, — отдохнёте по дороге, товарищ командарм. Следуйте на Свияжск — там «пятоармейцы» Славина отбивают у белых Романовский мост. В 5-ю армию влились лучшие силы питерских рабочих-коммунистов, но наши войска растянуты в нитку…

— Слушаю, товарищ Предреввоенсовета! — отчеканил Тухачевский, обернулся и скомандовал раскатисто: — По ваго-она-ам!

«Не жрамши, не пимши», красноармейцы набивались в эшелоны, как селёдка в бочки. Засвистели паровозы, залязгали сцепки. Замыкавшим двинул «бепо»[83]с длинным названием «Грозный мститель за погибших коммунаров», а впереди покатился бронепоезд «Красный ураган». Авинов устроился на нём. Закрыл тамбуры броневагона, опустил заслонки на окна да и завалился спать. «Красный ураган, — мелькало в его притомившейся голове, — вихри революции… Да пошли вы все…»

Разбудило Кирилла чьё-то присутствие. Протерев глаза, он разглядел Тухачевского. Командарм занял откидное сиденье и покачивался в такт перестуку колёс. И не скажешь про него — осунулся, устал. Нет, Михаил Николаевич выглядел бодрым и подтянутым. Да и то сказать — командарм 1 был на два года младше его самого.

— Разбудил? — вымолвил Тухачевский.

— Пора бы уж, — зевнул Авинов, — а то разоспался что-то…

— Да, — усмехнулся командарм, — нам скоро выходить.

— Ударим прямо по мосту?

— Сначала отойдём к Свияжску и займём город. — Кирилл сел поудобней и ладонями отёр лицо.

— А правда, что Троцкий поставил в Свияжске памятник Иуде?

— Правда! — рассмеялся Тухачевский. Привычное выражение отчуждённости сошло с его лица, уступив место улыбчивому дружелюбию. — Наши воинствующие богоборцы долго думали, кого ж противопоставить кроткому Христу, всё подыскивали кандидатуру. Люцифер как-то не очень сочетался с идеями коммунизма, а Каин уж больно известен — этого трудягу, из ревности к Богу прибившего брата своего, лодырюгу-пастушка, все считают уголовником. Остановились на Иуде Искариоте. Статую слепили во весь рост — Иуда с постамента кулаком грозит небесам… Ох и плевались старушки, ох и крестились! А мужики, не смея и близко подойти к Предреввоенсовета, побили местных жидов!

— Вы, я смотрю, — улыбнулся штабс-капитан, — тоже не слишком евреев жалуете-с?

— Да я их терпеть не могу! Мало им было Яхве, так они ещё и Христа навязали миру!

— А вам не кажется, что коммунизм — это своеобразная ветвь всемирного христианства?

— Не кажется — уверен в этом. Наши плакаты с ликами вождей — чем не новые иконы? Наши апостолы разъезжают на бронепоездах, сея смерть и обещая рай на земле, наши пророки толкуют Священное писание — «Капитал», — проповедуя тотальное обобществление. Об инквизиции умолчу… Да и кто в авторах у социалистической доктрины? Жиды! Кто правит Советской Россией? Жиды! История повторяется…

— А Лейба Бронштейн благословляет верующих в революцию на священную войну, в крестовый… пардон, в серпасто-молотковый поход.

— Истинно так! Кремль устанавливает диктатуру пролетариата — и это правильно, это трижды верно! России нужен восточный деспотизм, а чтобы он воцарился, потребен террор и безоглядная наполеоновская сила. И вот она! — Тухачевский сделал широкий жест. — Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!

В этот момент вагон чувствительно качнуло взрывной волной, донёсся тяжкий грохот.

— Подъезжаем! — хохотнул командарм.

Под защитой орудий бронепоездов, то и дело рявкавших в сторону недалёкой Волги, бойцы 1-й Революционной высаживались из вагонов. Гай махал маузером, призывая «храбцов» в атаку, Авинов задирал руку с наградным браунингом, воодушевляя их же на подвиг, и бойцы орали «ура!», матерились и кричали не пойми что. Кирилл, впрочем, «уряканья» не слыхал — земля то и дело дыбилась взрывами фугасов, неумолчный, убийственный гром канонады дрожал и перекатывался над лесом и перелесками, давил страшным прессом не столько на слух, сколько на дух, отнимая его силу, вселяя страх и разжижая волю. Красная батарея, ещё толком не занявшая позиции, ответила грохотом навстречу, посылая пятидюймовые снаряды в сторону еле видных белогвардейских цепей.

Поймав ошалелого коня, потерявшего седока и трясшего головой, Авинов вскочил в седло. Гаевцы и бойцы Инзенской дивизии сомкнули неровные цепи с «пятоармейцами», широким разливом пошли в атаку на врага.

Стало потише — артиллерия белых перестала мешать землю с небом. Смолкли и пушки красных. Но это было истинное затишье перед бурей — каппелевцы наступали силою огня и железа.

Зелёные туши танков ползли в разрывах цепей, поводя дулами орудий и пулемётов. «Белый солдат», «Тигр», «За Русь Святую», «Доблестный уралец» — каждый «ромбус» был наречён по-своему, будто сухопутный корабль. Изредка постреливая из пушек, пуская пулемётные очереди, танки пёрли неудержимо, и чудилось, их железный поток не остановить ничем.

А от Романовского железнодорожного моста, перекинутого через Волгу, накатывал тяжёлый бронепоезд «Святой Георгий Победоносец», ворочая орудиями.

Цепи 1-й и 5-й красных армий смешались, сбились в толпу. И грянул гром…

Из-за Волги прилетели двухмоторные бомбардировщики «гота», несясь чёрными яйцами авиабомб. А ещё выше летело звено воздушных кораблей «Илья Муромец» — три «богатыря» сразились с красными бронепоездами, сбрасывая на них двадцатипятипудовые бомбы. Мощные паровозы типа «Эр» попытались было сманеврировать, но тучи огня рвали составы на части, подбрасывая вагоны и ломая их в воздухе, сбрасывая под откос, выжигая до гнутых остовов. С отвратительным скрежетом, перебивая даже адский грохот разрывов, лопалась броня, выметывая бешеное пламя. «Красный ураган» скрутило, грузно опрокидывая, выламывая сцепки. Подбитый бронепаровоз скрылся в облаке грязно-белого пара…

Авинов смотрел на всё это инфернальное действо, оцепенев, как и его конь, — бедный гнедок мелко дрожал, изредка всхрапывая.

Мимо, оступаясь и падая на склоне, ничего не видя, пробежал Межиров — без винтовки, без фуражки, волосы всклокочены. Проскакал комэска Тоникс, правя конём одною рукой, другая висела плетью. Начался великий драп.

— Танька! — возопил кто-то. — Братва, танька идёть!

Из рощицы неподалёку, подминая гусеницами подлесок, вылез танк. Толпа бегущих распалась надвое — и припустила ещё шибче, бросая всё — оружие, скатки шинелей, манерки, котелки…

Поворотил коня и Авинов — ему не улыбалось пасть от рук своих же. Гнедок заржал и понёсся, как ветер, как вихрь революции…

…На маленьком полустанке, где, кроме водокачки да железнодорожной будки, ничего больше не было, красноармейцы утишили свой бег — просто не было сил. Шатаясь, все прятались, боясь открытых мест, — мобилизованные крестьянские парни были потрясены настолько, что едва не теряли рассудок. Им, в двадцать лет впервые увидевшим паровоз, тяжёлый бомбардировщик казался взаправдашним Змеем Горынычем, а танк представлялся закованным в сталь огнедышащим чудищем, колесницей диавола.