Читать книгу - "Большие батальоны. Том 1. Спор славян между собою - Василий Звягинцев"

О том, что с самого начала между мирами имелся довольно порядочный календарный сдвиг, причём постоянно увеличивающийся, Секонд говорить не стал. Без всякой цели, просто так, не упомянул и всё.

– А с техникой, да, отстали, конечно, так ещё Энгельс писал, что войны – двигатель прогресса. И «соревнования двух систем» здесь не было, а значит, и стимулов для «опережающего развития». Реактивная авиация появилась, причём сначала гражданская, а уже потом военная, только когда сформировался целый класс людей, которым пять дней из Америки в Европу и обратно на пароходе плыть долго и дорого, а на поршневых самолётах, как Чкалов, сутки через Северный полюс – страшно…

– Вы таким образом эту сторону прогресса рассматриваете? – с явным недоверием произнёс Журналист.

– А с какой ещё? Я две истории изучил, вы – одну. Примерно к тридцатому году военная авиация и у вас, и у нас достигла естественного, так сказать, предела развития. Но потом у вас началось… Нацизм, японо-китайская война, итало-эфиопская, испанская, так что к сорок первому году вы обогнали нас лет на двадцать. А там – сами понимаете, ФАУ, атомная бомба, нужда в средствах доставки, потом Спутник, Гагарин, Луна… А у нас то, что имелось, в рамках существующих доктрин всех вполне устраивало. Воевать ни одна из великих держав не собиралась, не за что стало воевать. Европейские границы удалось провести грамотнее, чем по Версальскому миру, с колониями тоже договорились полюбовно, все нужные соглашения о недопущении гонки вооружений подписали. И ещё – экономика другими путями пошла, поскольку мы сохранили «золотой стандарт»…[53]

– Мне вообще кажется, хотя я ещё очень малым количеством фактов располагаю, – включился разговор Президент, – в вашем мире не просто история поменялась, у вас где-то в семнадцатом-восемнадцатом годах будто бы психологию подменили. Одни ведь фактически люди стали вдруг принимать гораздо более осознанные, осмысленные, рациональные решения… Да что говорить, вот у нас в восемнадцатом и в Германии революция произошла, но в отличие от российской тут же и выдохлась, через полгода. В вашем случае и Гражданская до вселенских масштабов не раскрутилась. Повоевали, конечно, но больше в пределах европейской части, потом Корнилов Москву взял, большевики из Питера морем сбежали, кто в Аргентину, кто опять в Швейцарию, и всё на этом. Я правильно рассуждаю?

– Более чем, – поразился Секонд. – Не думал, что вы с нашей историей столь глубоко познакомиться успели. Из случайного набора десятка ежедневных газет столько не узнаешь…

– Два раза ошибаетесь. Как раз в одном еженедельнике оказалась целая подборка дискуссионных статей к девяностолетию окончания Гражданской войны. Вполне популярно изложено. А Леонид во время разговора со своими коллегами из аналогичного ведомства получил от них довольно детальный компаративный[54]реферат. Так что кое-какое представление мы тоже имеем.

– Ничего, ещё дня три-четыре серьёзных историков книжки полистаете, фильмы посмотрите – совсем свободно ориентироваться будете, – только и нашёл, что сказать, Секонд, неприятно удивлённый тем, что Президент как бы слегка его «присадил в лужу». – Но я ведь о другом начал говорить. Если захотите, вы сможете вернуться домой теоретически уже через секунду после «ухода», но с учётом принципа неопределённости на практике допуск составляет от десяти минут до часа. Но, повторяю – только в том случае, если ни одного персонажа из нашего времени, проникшего после нашего ухода, у вас там нет. Если есть – время и там и там синхронизируется. То есть существует риск оказаться у себя месяцем или годом спустя. По тамошнему календарю. У нас такое случалось. На той стороне люди провели неделю, здесь прошёл именно год. А одна экспедиция до сих пор неизвестно где. Или – когда.

Лица всех троих гостей выразили озабоченность.

– Почему? – достаточно глупо, в свете уже разъяснённого, спросил Журналист. Секонд уже отметил, как в президентской команде поставлено распределение ролей. Телепатия или нет, бог знает, но неудобные вопросы, грозящие «потерей лица», всегда успевает задать то Анатолий, то Мятлев.

– Я окончил медицинский факультет и Академию Генштаба, – назидательно сказал Секонд, – по физике и математике мне в гимназии едва-едва «хорошо» натянули, просто аттестат не захотели портить. Поэтому в хронофизике вполне заслуживаю оценки, поставленной одному моему приятелю за сочинение по литературе: «Очень плохо с двумя минусами». Тот долго удивлялся, что это такое. Хорошо, если просто ноль, а если ещё меньше? Поэтому скажу одно – таким образом мироздание защищает себя от сто раз обсосанного писателями и философами «парадокса дедушки».

– То есть? – спросил теперь уже Президент и подставился. В отличие от Мятлева и Журналиста продемонстрировал, что фантастику в детстве и юности действительно не читал. Или читал, но не ту. Своего друга-писателя, выходит, тоже.

– А это всего лишь означает, что никакими ухищрениями человек не может попасть в собственное прошлое и убить там своего дедушку, чтобы не родиться на свет, и так далее. То есть время «в норме» у вас и у нас «неподвижно» относительно друг друга, поэтому и можно вернуться туда, откуда переместились. А когда перемещается другой человек и устанавливается этакий «мостик», они, времена, снова начинают двигаться, а поскольку движутся с разными относительными скоростями, то при попытке перехода в «точку отправления» вы должны бы попасть в собственное прошлое. Ну и так далее… Нас с вами всё время «подтягивает» вперёд, чтобы этого самого парадокса не случилось…

Но вы не расстраивайтесь, всё не так мрачно. Это ведь возможность чисто теоретическая. Едва ли кто-то, не принадлежащий к нашему «сообществу посвящённых», способен свободно ходить между мирами, причём именно по нашей методике…

– Простите, а как же… – попробовал вставить слово Мятлев, кое-что слышавший о перемещениях «андреевских братьев» и в двадцать пятый год, и даже в девятнадцатый век.

– Я вас понял, – было такое у обоих Ляховых неприятное окружающим свойство – они соображали очень быстро, к тому же умели думать и за себя, и за собеседника, поэтому часто перебивали и отвечали на вопрос, который ещё не задан, а то и не сформулирован. Многих это очень раздражало, и во время своих инструктажей А. И. Шульгин требовал от аналогов «фильтровать базар» и курить лучше трубку или, на крайний случай, папиросы, чтобы покрепче прикусывать мундштук, когда лишние слова наружу рвутся. Увы, до конца Фёст с Секондом от своей порочной привычки так и не избавились.