Читать книгу - "Дом - Оксана Геннадьевна Бутузова"

И действительно, стоило мне пробежать какое-то расстояние, не оглядываясь, чтобы оторваться от основной массы, как я тут же наткнулась на засохший ствол. Выдираю из земли, что не составляет большого труда, и несусь дальше. Однако конкуренты преследуют меня по пятам. Кто-то уже шуршит впереди, кто-то прочесывает поляну сбоку. Я прибавляю шаг, протискиваюсь сквозь заросли ивняка, почти бегу, запыхавшись, и… нахожу отдых на земле, споткнувшись об какую-то корягу. Первое, что приходит в больную голову, — все ли в порядке с жердиной, не сломалась ли и не подхвачена ли кем-либо, пробежавшим поблизости.

Я смотрю под ноги и вижу целых две жерди. Возможно, от сильного удара головой у меня начало двоиться в глазах. Подползаю и ощупываю обе. Две, это факт. Одна — с которой я шла, вторая — о которую споткнулась. Длина? Подходящая, даже высоковата. Я сгребаю в охапку обе и решаю на сегодня поиски закончить. Два столба за день — прекрасный результат. К тому же их еще тащить и тащить до дома. Интересно, чем ответят мужчины?

Их ответ не впечатлил. Всего лишь кучка гвоздей за десять копеек. Весомую часть их ответа составляли обещания. Работа будет. Хорошая и много. В городе на месте бараков надумали строить большое здание для общественных нужд, с фундаментом и крышей, как положено. Сегодня ребята занимались расчисткой территории под котлован. Потому так мало получили. Но завтра начнутся настоящие работы, на которые мы все и отправимся.

— Что, опять копать? У нас же шестой индекс, — я уж думала, распрощалась с лопатой навсегда.

— Почему обязательно копать? — Веня уже освобождал углы нашего участка под жерди. — Там любая работа найдется, и не слишком тяжелая.

— А хоть бы и копать!

Саша схватил обломок доски, оторванной во времена потопа от стенки, и принялся рыть им землю. Вениамин взялся за второй обломок и начал ковырять в другом углу. Я занималась тем, что держала стволы наготове. Когда ямы стали достаточно глубокие, мы торжественно зарыли обе жерди и потом, не менее торжественно, прибили к ним нашу горемычную гулящую стену. Коэффициент, конечно, за нее не полагался — его получили еще зимой, — но все равно было здорово. Я прохаживалась между двумя готовыми стенками и одной половинчатой и рассуждала вслух:

— Теперь еще пять досок, чтобы залатать эту дыру, и от пустынного мира мы будем отгорожены полностью. Потом останется только дорога.

— Нет, — сразу возразил Саша. — От мира нужно не отгораживаться, а прежде всего защищаться.

— Разве это не одно и то же?

— Разумеется, не одно. Все беды, если ты заметила, к нам приходят не от пустыря, а сверху, с неба. Поэтому первым делом будем сооружать крышу. Соорудим хотя бы угол, но закрытый, чтобы спать спокойно.

Небо. Конечно же, как я про него забыла. Оно ласковое и мирное, только когда на нем живет солнце. Но в отсутствие хозяина творит черт знает что: гремит, плачет, плюется и пугает бездонной пастью с рядами оскалившихся звезд и лунным языком посередине. Порой хочется бежать от него куда глаза глядят. Но некуда. Оно такое огромное, что, куда ни беги, везде одно сплошное небо. Его сможет заслонить только крыша. И путь она будет одна и та же, скучная в своем однообразии, но ведь однообразие — залог стабильности и уверенности в том, что ничего не изменится, пока ты сам не захочешь.

Словно в подтверждение Сашиных слов ночью пошел дождь. Не просто дождь, а целый ливень. Гроза с громом и молниями. Они сверкали, как отточенные клинки, и казалось, вот-вот проткнут насквозь дырявый шалаш вместе с нами. Я прижималась к земле, но тяжелые капли с легкостью проскакивали между прутьев и били прямо в лицо. Не помню, как дождалась окончания грозы, а потом и утра.

— Ну, что я говорил? — злорадствует невыспавшийся Саша. — Нам нужна крыша.

— Кто бы спорил! — откликается Вениамин. — Но прежде нам нужны доски.

Мы собираемся и идем за ними в город. Но сначала все-таки на работу. Опять какое-то рытье. Оно пугает, как и вчерашняя гроза. Хотя снова мокнуть всю ночь — приятного мало. Подумать только, ровно год прошел с того момента, как я вышла на работу. Тогда я получила целых пятьдесят копеек и купила это платье, которое до сих пор на мне. Больше так много не удавалось заработать. Может статься, сегодня побью свой рекорд годичной давности? Нельзя же всю жизнь пребывать на одном уровне.

Город я не узнала. Он действительно был расчищен от всего, кроме людей. Превратился в пустырь, или лучше сказать, слился с пустырем, окружающим его. От бараков не осталось ни досочки — интересно, на что они пошли? Перед тем местом, где происходила раздача пищи, был размечен большой прямоугольный участок, и толпа работников с лопатами уже примеривалась к нему. Нас с нашим высоким коэффициентом определили на оттаскивание грунта, который будет вырыт. Вручили две лопаты, носилки и отправили к землекопам.

Вначале мне показалось, что работенка плевая. Просто кинул и отнес. Мы с Веней все время носили, а Саша грузил. Постепенно куч становилось все больше, а яма все глубже, и скоро землекопы полностью скрылись из виду. Теперь приходилось спускаться на дно и выгребать землю оттуда. Подниматься с носилками по шатким лестницам было тяжело и страшно. Раз оступился, и конец. Три раза я чуть не слетела со ступеньки. От палящего солнца и интенсивной работы я взмокла. Сняла кофту. Еще немного — и сниму платье. Ребята, взмыленные, вытирают со лба пот грязными ладонями.

— Ничего, зайдем на речку, умоемся, — ободрял Вениамин.

Как все переменилось в одночасье! Огнедышащее солнце вдруг сделалось врагом, а вода стала желанной и по-настоящему живительной. Но еще более желанным было получение причитающихся денег. Работники потянулись к большой блестящей машине, похожей на автобус, битком набитой управляющими. Мы тоже подошли и встали в очередь. Несмотря на то что все работали в равных условиях, надсмотрщики провели дифференциацию трудящихся, и зарплаты оказались разными. Я работала слабее, чем ребята, этого не отрицаю, потому и получила на двадцать копеек меньше: Саша с Веней по восемьдесят, я — шестьдесят (все-таки переплюнула прошлогоднее достижение).

Когда мы собрали все деньги вместе, оказалась колоссальная сумма — два рубля двадцать копеек. Мы перекладывали монетки из рук в руки, теребили, рассредоточивали по ладоням, снова собирали. Я сжимала их в кулаке и трясла. Монетки издавали чуть жалобный, приглушенный звон.

— Подожди, не так. Дай