Читать книгу - "Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир"

доехать до цели. – Ангел повернулась к девочкам, придав лицу выражение сурового учительского неодобрения. Нона съежилась.

– Табаско, я отвезу тебя в приют.

– Никакого приюта. Я буду жить с Чести, – отстраненно сказала Табаско.

– Ну да, конечно. Я сама подвезла Чести. Ты знаешь, где он живет, и ты обязательно вернешься во все это.

– Никакого приюта. Они автократы.

– Хорошо. Можешь остаться в знакомом мне месте. Вообще, это моя нора, но я не планирую ее использовать.

– Не планируешь? – спросил водитель.

– Если я не поеду с тобой, ты будешь торчать у моей двери всю ночь.

– Не делай вид, что это моя идея.

Табаско замолчала. Нона увидела, что ее лицо сделалось равнодушным, а это означало, что у нее не было аргументов. Ангел повернулась к Ноне и коротко спросила:

– Нона, где ты живешь?

Нона объяснила. Водитель попытался вытянуть шею, чтобы посмотреть на нее, но помешали решетка и толстый шарф у него на голове. А вот Ангел, которая могла обернуться, немедленно обернулась и сказала растерянно:

– Я думала, что Джоли меня разыгрывает. Здание? В смысле, прямо внутри?

– Да, – сказала Нона, собираясь уточнить, где именно, но вспомнила предостережения Паламеда и Камиллы и вовремя замолчала. – Я правда там живу.

Ангел выпрямилась и сказала:

– Едем сначала туда.

– Спасибо, – кротко поблагодарила Нона. Теперь, когда адреналин схлынул, ей больше не хотелось возражать. Ей было страшно, и она вся дрожала.

– Табаско, насколько сильно она пострадала? Нона, у тебя есть прививка от столбняка?

Нона не придумала ничего разумнее, чем засунуть руки под куртку и сказать:

– Со мной все в порядке! Совсем не больно!

– Херня, – возразила Ангел, – ты вся в крови. Табаско, под тобой аптечка…

– Не, правда. Это не моя кровь. Чья-то чужая. Или томатный соус. Не знаю. Это может быть что угодно. Не беспокойтесь, пожалуйста.

Не лучшее ее выступление, как сказала бы Пирра. Но, возможно, Ангела убедили нарастающие истерические нотки в ее голосе, так что она ограничилась следующим:

– Посмотрю на тебя завтра. Если почувствуешь слабость или поднимется температура, скажи кому-нибудь, ладно?

– Да, да, обещаю.

– Поверить не могу, – пробурчал водитель.

– Да? Это был твой приятный тон для комментариев?

– Если бы люди знали, чем ты занимаешься, Эйм…

– Они бы понадеялись, что приносят хотя бы вполовину меньше пользы, – разозлилась Ангел.

– Притворяешься, что умеешь перевязывать двуногих? Рассказываешь сопливым детям о частицах?

– Ни у кого из нас нет соплей, – сказала Нона, обидевшись. Потом подумала и поправилась: – В любом случае это не вина Кевина.

Водитель ничего не сказал. Заговорила Табаско:

– Мы любим ее.

Водитель ответил не Табаско, а Ангелу:

– Теперь понимаю. Шанс побыть ею, да? Хоть немного независимой жизни?

– Для меня огромная привилегия – быть ею. Просто езжай, – сказала Ангел резко, – я тебе не плачу за твои мнения.

– Ты мне вообще не платишь. Я тут за свои грехи.

Поездка была бы чрезвычайно захватывающей, если бы морская болезнь Ноны не мешалась с тоской по дому. Сегодня с ней случилось около двадцати шести необычайных плохих вещей, и она предполагала, что осилит еще шесть необычайных плохих вещей, прежде чем впадет в истерику. Это должно означать, что она выросла. Водитель жал на педаль и ездил везде, где не должны ездить машины. К счастью, многие другие машины тоже так делали. Много раз чувствовались глухие удары, когда машина вырывалась на тротуар, или резко сворачивала, или грохотала по дороге, покрытие которой вообще не предназначалось для автомобилей. Хуже всего было, когда они проехали по улице, перекрытой из-за трещин и выбоин, снеся пластиковый барьер с изображением машины, падающей в огромную яму. Нона не могла не визжать каждый раз, когда они подъезжали к огромным черным, лишенным света колодцам. Лапша тихонько подвывала, будто сочувствуя, даже когда Ангел сказала без особого тепла:

– Заткнись, собака. Бывало и хуже.

Нону смутило, что от собаки ждут большего мужества, чем от нее. Табаско откинулась на спинку, и Нона, не веря своим глазами, поняла, что она уснула. Нона закрыла глаза и поставила ноги рядом с Лапшой.

Внезапно выехали на их улицу. Здание нависало высоко над машиной, и слезы навернулись на глаза Ноны. Она наконец-то была дома после такого долгого и ужасного дня. Им пришлось подождать, пока откроются ворота, ведущие в гараж. Нона даже не стала думать, почему грузовик Ангела вообще туда пустили: возможно, тот, кто охранял ворота, увидел решетку и не решился остановить их. В подвале, где стояли другие легковые и грузовые автомобили и мотоциклы, был выключен свет и было удивительно темно, если не считать огромных фар грузовика.

Рядом с грузовиками и другими машинами стояли люди в капюшонах, с оружием наготове или просто тихо разговаривающие. Увидев грузовик, они повернулись к нему и тут же снова отвели глаза. Водитель выключил фары. В машине стало так темно, что Нона еле видела себя.

– Справишься? – спросила Ангел.

– Да, – сказала Нона, – думаю, да.

– Школа завтра работает, – продолжила Ангел.

– Нет, – возразил водитель.

– Будет. Нона, я могу на тебя положиться?

– У меня будут проблемы?

– Меньше говори и больше делай, – посоветовала Ангел.

Даже в темноте Нона видела ее зубы, усталую улыбку, мягкий изгиб ее плеч. Она протянула очень мозолистую руку и погладила Нону по голове, как Лапшу. Ноне стало легче. Благодаря этому прикосновению она поняла, что на самом деле у нее нет проблем.

– Это была моя идея, – внезапно зашевелилась в темноте Табаско.

– Знаю, – устало сказала Ангел. – Завтра, Нона. В школе безопасно.

Нона с силой толкнула дверь большого грузовика и выскользнула наружу. Там было немного светлее. Тлели огоньки сигарет, что-то отражали светоотражатели, немного света доходило с площадки.

– Спасибо, я люблю тебя, – сказала Нона и со всех ног бросилась в лифт, умирая от смущения. Она не хотела этого говорить… это было похоже на тот раз, когда Утророжденный назвал Ангела папой… но она это чувствовала. После этого дня она всерьез полюбила Ангела.

Нона поднялась по лестнице, потому что лифт где-то застрял. Ноги устали и тряслись, и она останавливалась каждый раз, когда икры и ступни сводило. К счастью, это ощущение никогда не длилось долго, оно скорее походило на краткий укол – и она могла продолжать восхождение, подняться на все тридцать три этажа, хотя после тридцать второго она сдалась и встала на четвереньки. Оказавшись на своем покрытом дорогим грязным ковром тридцать третьем этаже, с копом снизу, ополченцами сверху и плачущим младенцем по соседству (он, впрочем, не давал о себе знать), она чуть не поцеловала пол, но потом подумала, что Паламед скажет, что это самый простой способ подцепить серьезный вирус.