Читать книгу - "Бог сумерек - Всеволод Глуховцев"

– Дела – как сажа бела. Да сам ведь видишь...

– Да что же вижу? Подлечат тебя, подремонтируют, и пойдешь на поправку.

– Пойти-то, может, и пойду, да только на тот свет... Стой, стой, Федор, ты того... не ерзай. Тут ведь ничего страшного нет. Я жизнь прожил. Бывало всякое, но мне стыдиться нечего. Жил честно. Все, что надо, сделал... Сына родил? – Он улыбнулся, показал костлявым пальцем на Федора, и тот засмеялся. Засмеялся и отец. – Родил, родил. Да еще двух девок... Или девки не в счет?.. Шучу, шучу... Ну вот. Дом построил. А уж деревьев насажал – не счесть. Так что... можно со спокойной душой помирать.

Федор поулыбался, похлопал отца по плечу.

– Молодец ты, бать.

– Молодец, супротив овец... Ладно. Ты вот что, Федор. Ты хорошо сделал, что пришел...

– Да я, бать, сразу же! Я и к своим-то не заходил, вот только вернулся и сразу же к тебе.

– Ну да, да... но я не про это. Дело у меня к тебе есть.

– Дело? – Федор приподнял светлые брови.

– Точно, – подтвердил отец. – Только сперва дайка мне попить, вон в кувшине вода.

Федор вскочил. Плеснул воды в стакан, подал отцу. Тот с видимым усилием отхлебнул несколько глотков и вернул стакан сыну.

– Спасибо... все, больше не идет.

Он покряхтел, поерзал, устраиваясь поудобнее.

– Дело такое. Ты... ты Коренькова Карпа Сидоровича помнишь?

– Карпа Сидоровича? А как же. С Пашкой его мы друзьями были. Не то чтобы так уж дружили, но... одна компания, словом.

– Ну да... Так ты тогда знаешь, что про него на деревне болтали, про Сидорыча-то?

– Что колдун, что ли? А как же, помню. Да ведь это чепуха, бать?

– Насчет колдуна – бабьи сказки, верно. Ну а то, что он знаток был... это уж точно.

– Как это – знаток? Что ты имеешь в виду?

– То имею, что знанием особенным он владел... Ты погоди, не перебивай, послушай. Владел. А помер он скоропостижно, помнишь?

– Помню.

– Ага... Так вот, скоропостижно – для кого как. Сам он знал, что должен помереть. Федор хмыкнул недоверчиво.

– Знал?.. Ну ладно, он-то, может, и узнал, а ты-то откуда знаешь?

– Да он же сам о том мне сказал. За три дня до того.

Сын внимательно посмотрел отцу в лицо. Оно было совершенно бесстрастным, разве что печать предсмертного утомленья лежала уже на нем. Но глаза были живые, ясные, смотрели спокойно и светло. Он улыбался.

– У меня под кроватью ружейный ящик знаешь?.. Вынь-ка его.

Федор послушно опустился на колени и с шумом выволок из-под кровати железный – вернее, деревянный, обитый железом – длинный ящик, запертый на висячий замок.

– Ключи вон там, в шкафу. – Отец, указал взглядом.

– Есть, – бормотнул сын, открыв дверцу.

Отомкнули и ящик. Там, кроме двуствольного ружья, ягдташа, гильз и прочего такого, неожиданно для Федора оказалась небольшая резная шкатулка темного дерева. Федор даже присвистнул изумленно.

– Батя! А тут вот коробочка какая-то.

– Коробочка, коробочка. Тащи ее на стол. Шкатулку положили на стол. Федор сложил губы замысловато, покачал головой.

– Интересная штучка! Старинная... Никогда, бать, я у тебя ее не видал. Откуда?

– Сядь, послушай. Я же говорю, дело...

– Сидорыча коробчонка, что ли?

– Ну да, да, его. Ты слушай, я тебе говорю.

– Слушаю, слушаю.

– Ну да. Так вот, я же и говорю... За три дня – это я точно помню! – ровно за три дня до смерти своей заходит вдруг Сидорыч ко мне во двор. Я еще, помню, подивился: сто лет не заглядывал, а тут объявился вдруг. Что такое?.. Ну, поздоровался он, потом говорит: ты, говорит, Матвей Петров, загляни ко мне сегодня вечерком, ладно?.. Ладно, говорю. С тем он и ушел, а вечерком я заглянул. На столе у него бутылочка, закуска. Выпили по чуть-чуть... то есть я выпил, а он только пригубил раз и больше не прикасался. Ну а потом... потом он и открылся.

В отличие от сына Матвей Петрович Логинов скепсисом относительно способностей и характера деятельности Карпа Сидоровича не страдал. Поэтому рассказ его воспринял абсолютно серьезно. Рассказ же состоял в следующем.

Размеренным тихим голосом Карп Сидорович растолковал, что через три дня он должен оставить сию юдоль, а посему должен передать некоторые носители своих знаний. Передать... но кому? В том-то и состояла особенность ситуации. Эти носители, артефакты, Карп Сидорович должен был сдать на временное хранение именно Матвею Петровичу. До той поры, пока либо к нему самому, либо к кому-то из его прямых потомков по мужской линии не явится кто-нибудь из потомков Карпа Сидоровича тоже по мужской линии. Почему необходима такая комбинация – этого Кореньков объяснить не мог. Не мог и сказать, в каком точно поколении Корень-ков явится к Логинову и когда это произойдет – через десять, двадцать, сто двадцать, двести лет?.. И этого он не ведал. И того, как это произойдет. Вполне возможно, что и сам тот будущий Кореньков не будет знать об этом, но судьба непременно выведет его на будущего Логинова. И вот это-то Логинов должен знать! Должен знать и ждать того, что когда-нибудь к нему явится человек по фамилии Кореньков...

– Вот так, – закончил рассказ Матвей Петрович и вздохнул.

– M-м?.. – произнес недоверчиво Федор и покосился на шкатулку.

– Ключ, – сказал отец, вытер рукою губы. – Ключ от коробки... в ящике, где гильзы. Открой.

Федор покопался среди гильз и правда нашел маленький изящный ключик из потемневшей меди.

– Этот?

– Открывай, открывай. – Отец устало смежил веки.

Ключик провернулся в скважине легко, как нож в масле. Щелк! – и Федор откинул крышку.

В сундучке оказались всего две, но очень странные вещи: старинная книга в кожаном переплете – внизу, а на ней удивительный круглый медальон, исписанный непонятными символами. Главная же странность книги состояла в том, что это была, собственно, половина книги – начало без конца. Вторая половина переплета была начисто и очень аккуратно оторвана.

Федор опять присвистнул изумленно.

– Ух ты... – промолвил он, – в самом деле... интересно...

– Ну вот... владей, Фаддей. Сдаю на хранение.

– Угу... и где мне это держать?

– Ну, найдешь место.

– Да... И значит, когда придет время, я должен своему сыну это передать?

– Да.

– Угу. А если у меня одни девчонки будут? Или вообще не будет никого?

– Значит, придут к тебе.

* * *

Эти слова отца Федор Матвеевич вспоминал потом часто. Эти и еще – чуть более поздние, когда в тот же день отцу стало хуже, и он коснеющим языком успел прошептать про какой-то серый камень: “серый камень, Федя, серый камень...” – и больше Федор не услышал ничего. То были последние слова отца. Он потерял сознание и через полчаса отошел.