Читать книгу - "Воронцов. Перезагрузка - Ник Тарасов"

Подойдя, я не дал ему даже рта раскрыть.

— Пётр с семьёй переезжает в Уваровку, — отрезал я, глядя прямо в его маленькие, бегающие глазки. — И точка. Возражения есть — пиши своему барину, а я уж с ним как-то сам разберусь.

Кузьма открыл было рот, но увидев мой взгляд, поперхнулся собственной слюной и только буркнул что-то невнятное. Потом, все же набрав полную грудь воздуха, выдал:

— Т-так точно, барин, — прохрипел он наконец, переминаясь с ноги на ногу. — Как прикажете, так и будет.

Я развернулся и пошёл прочь, чувствуя себя как в офисе, когда бывали конфликты с коллегами.

Тут ко мне по дороге подскочил мужик — худощавый такой, но в движениях его читалась привычка быть услышанным, уважаемым.

— Фома Иванович, купец — представился он, снимая поношенную, но когда-то добротную шапку. — Позвольте слово молвить, барин.

Я указал рукой на скамью в теньке под забором, приглашая переместиться туда. Мы присели на лавку, потемневшую от времени и отполированную — видать место для посиделок вечерами крестьян.

Фома, теребя шапку, стал рассказывать, что раньше он торговал специями — скупал в Новгороде корицу, перец, гвоздику, которую привозили на ладьях из дальних стран. Товар дорогой, но и прибыль соответствующая. А потом вёз всё это богатство в Петербург, там и перепродавал богатым домам, трактирщикам, да и простому люду, кто мог себе позволить.

— Дела, в общем-то, шли бойко, — говорил Фома, и в голосе его появились ностальгические нотки. — Лавка была на Гостином дворе, приказчик толковый, покупатели постоянные… Но до тех пор, пока конкуренты не решили подмять меня под себя. Предлагали вступить в их артель за половину дохода — мол, объединимся, и всем будет лучше. Я само собой, отказался — какой купец добровольно отдаст половину прибыли?

Его банально задушили. Начали брать точно такой же товар и продавать его гораздо дешевле. Порой даже в убыток, лишь бы его вытеснить. У них карманы глубже были, могли себе позволить торговать в минус месяцами.

Фома замолчал, глядя куда-то вдаль, словно видел перед собой свою разрушенную лавку.

— В итоге протянул я так с полгода, — продолжил он тише. — Продавал остатки, закладывал что можно, жена украшения свои последние отнесла к ростовщику. Да и разорился в итоге я окончательно. Пришлось продать лавку за бесценок — они же и скупили, голубчики.

— Как же ты в Липовку попал? — поинтересовался я.

— Так, батюшку твоего знал ещё с молодых лет, — пояснил Фома. — Случалось, бывало, дела вести. Вот и попросился к нему, сказал — мол, человек я рабочий, землю пахать умею, скотину держать. Он и посоветовал, что можно в Липовке пристроиться. В итоге осел на земле, хоть и не по нраву мне это дело поначалу было.

Фома снова замолчал. Было видно, что переход от купеческой жизни к крестьянской дался ему нелегко, но и жаловаться он не привык.

Я слушал его рассказ и мысленно потирал руки. Это ж какая удача — купец, да ещё и с опытом! Да это ж просто находка! В голове у меня уже крутился план. — Наладить в Уваровке торговлю. Может, и не специями, конечно, а чем попроще — мёдом, не знаю, той же рыбой копчёной, да хоть тем же пивом, лишь бы его в достатке было. Вся эта торговля требовала опытного организатора, а тут такой подарок судьбы сам в руки идёт. Недолго думая, сразу же предложил:

— Перебирайся ко мне, Фома! — сказал ему я. — Есть у меня задумка, как тебя в дело вернуть. И купцом, и организатором. — Потянешь?

Фома аж подскочил на месте, словно ужаленный, и его глаза загорелись, как у мальчишки, которому пообещали не просто леденец, а целую лавку сладостей. Лицо его преобразилось — исчезла та печальная покорность, что читалась в каждой морщинке ещё минуту назад.

— Барин, да я… — он чуть не задохнулся от радости, хватая ртом воздух. — Пойдём, пойдём скорее! Я жене скажу, да дочке. Это ж… это ж такая новость!

Руки его дрожали от волнения, а в голосе звучали нотки, которых я не слышал с самого начала нашего с ним знакомства — это была надежда, живая, трепещущая надежда на лучшее завтра.

* * *

Митяй же, проводив нас в Липовку ещё какое-то время стоял, почёсывая затылок, и поверить не мог, что барин ему доверил своё хозяйство. Да что там хозяйство — получается, целую деревню! Кое-как это осмыслив, переварив новость, он сделал вывод простой, но твёрдый: раз мне доверили, то нужно сделать так, чтобы, когда барин вернётся, не пожалел об этом решении.

Он огляделся вокруг свежим взглядом — теперь всё это на моей ответственности. Сначала хотел было пойти к Игнату Силычу — он же староста, всё знает. Но потом вспомнил, как барин на него косился, будто тот ему в суп плюнул. Нет уж, Игната трогать не буду, себе дороже. Лучше к Степану схожу. Он мужик дельный, хоть и рыжий, как лисий хвост, но хваткий, и руки из правильного места растут.

Пробежался по деревне, между домами петляя, и нашёл его у сарая. Тот косу точил размеренными движениями, напевая какую-то песенку про девицу и берёзу. Голос у Степана был негромкий, но приятный — сразу видно, что человек в хорошем расположении духа.

— Степан! — окликнул я его. — Барин-то уехал с Ильёй.

Он оторвался от косы, посмотрел на меня с любопытством и выпалил:

— Ну вот и хорошо, отдохни тогда, малой. Заслужил небось.

— Да нет же, Степан! — замахал я руками. — Нужно дом в порядок привести. Илья же с ним уехал, а мне барин сказал на хозяйстве остаться. Так что давай помоги, соберём народ. Дело-то каждому найдётся — дом-то совсем в плохом состоянии. Сделаем так, чтоб к вечеру всё сияло, как медный пятак!

Степан отложил брусок, которым точил косу, и внимательно посмотрел на меня, словно пытался понять, не шучу ли я.

— Вон барин же для нас старается, — продолжал я горячо убеждать его. — И тепличку вон сделал, и коптильню. Что он дальше придумает — только ему известно. И главное, Степан, заметь, — добавил я, понижая голос до заговорщицкого шёпота, — до сих пор даже никому ни разу плети не дал, не облаял никого. Странный