Читать книгу - "Черный меч царя Кощея - Андрей Белянин"

— Грех не воспользоваться, — весело подмигнул мне Митяй. — Небось ежели лукошкинцы поддержат, дык мы их аж за городскую стену вышибем! Вот ужо заживём тогда...

— Ни царя, ни власти, всё можно?! — холодно осадил его я. — Митя, наша задача сохранять мир и закон в городе, а не раздувать искры революционно-братоубийственной войны. Потом не разгребёмся на пепелище...

— Да мы чуток побунтуем, и всё!

— Нет! — рявкнул я и, обернувшись к Бодрову, продолжил: — Граждане бояре, напоминаю вам о том, что нападение на сотрудников милиции карается уголовным сроком от двух до пяти лет. Есть желающие на каторгу?

— Не убоюся я пещи огненной, не убоюся геенны адской, не убоюся казней египетских, не убоюся и тебя, аспид-участковый! — истерически начал петь дьяк Филимон и уже спокойно добавил: — Запугивает, знамо дело! Вы уж, с божьей милостью, пальните по воротам из пушечки, чё тянуть-то?

Действительно, промедление было смерти подобно. Где-то далеко ударили в колокол, к отделению со всех концов бежали люди. И если простые лукошкинцы испытывали страх перед Змеем Горынычем, то боярское войско особым авторитетом не пользовалось. А уж если дойдёт до драки, так я бы на думцев и пустую пивную банку не поставил. Не хватало одной искры. Всего одной...

— Митька беспутный, энто ты опять бузотёришь? — Из толпы выбралась дородная бабка Матрёна. — Дык чё ж стока силы на одного оболтуса нагнали? Поди, я и сама его отшлёпаю.

— Пушки к бою! — грозно приказал Бодров, но поздно...

Тётка Матрёна встала перед нашими воротами, скрестив руки на груди.

— Ну виноватая я! Ну погорячилась, наорала на парнишку. А кто б не наорал, коли он завсегда в мою капусту граблями немытыми лезет?! Да тока не за такую вину по нему из пушки палить...

— Я больше не буду! — тут же взял правильную ноту наш младший сотрудник.

Народ поддержал его дружным ворчанием, типа всё, вопрос решён, мирное урегулирование состоялось. Но, видимо, глава думской фракции считал иначе. Его холопы быстро выкатили вперёд маленькую мортиру, засыпали порох и стали брать прицел.

— Отойди в сторону, дура! Не твоего бабьего ума в энто дело лезть. Щас мы от его гнезда паучьего и мокрого места не оставим.

Горожане замерли в шоке. Кто-то пригнулся, кто-то крестился, в руках пушкаря появилась палка с фитилём, и тут прямо к пушке беззаботным пританцовывающим шагом направился лукошкинский юродивый Гришечка. Тот ещё персонаж, но на Руси к ним и цари прислушивались...

— Пошто злые люди тётеньку обижают? Не по-божески так-то. — Он бесстрашно заглянул прямо в жерло пушки и рассмеялся. — Не догонишь, не поймаешь, меня Никита-участковый убережёт, я за него Богу молиться буду, а не за тебя, дурачка...

— Цыц! — Лицо боярина пошло красными пятнами, но он взял себя в руки. — На вот тебе копеечку, купи орехов-пряников!

Гришечка ловко поймал брошенную монетку и тут же выронил её, дуя себе на пальцы:

— Больно-о! Жжётся-а! Плохой человек копеечку дал, ему её черти на огне раскалили. Больно сделал Гришечке, ай больно-о...

— Да что ж мы стоим, православные? — во весь голос возопила тётка Матрёна. — Юродивого обидели-и-и!!!

Это была первая недостающая искра. Народ опомнился, сдвинул брови, засучил рукава и пошёл в кулаки. Вторая искра упала с фитиля, и точнёхонько на пороховое отверстие. Мортира рявкнула, и чугунное ядро, перелетев через наши ворота, едва не разнесло угол конюшни. После секундного замешательства спасти боярскую думу уже не смог бы никто...

— За Гришечку! За тётку Матрёну! За отделение милицейское живота не пожалеем! Навались, народ, накипело-о!

Огромная толпа со всех сторон захлестнула боярские дружины, и уже кто, почему, за кого и зачем, понять было невозможно. Люди отводили душу от всей широты русской души! Если, конечно, так можно выразиться. Поскольку участвовали в этом безобразии и армяне, и немцы, и азиатские торговцы, и все, кто успел добежать, а там уж...

— Никитушка, чё вы там застряли-то? Ехать пора, — поймала нас бабка в тот момент, когда мы оба, не сговариваясь, полезли через ворота поучаствовать по мере сил. — Не-не, сотруднички, вам туды нельзя. У вас другая служебная задача. Поехали, поехали, покуда все заняты...

Мы с превеликой печалью, выражаясь высокопарным литературным слогом, покинули трибуны. Вмешиваться и разнимать кого-то там было просто нереально. Все на нервах, всем надо выпустить пар, вот вернём сотню Еремеева, тогда и будем разбираться.

Баба-яга, одетая в тёплую походную кофту поверх сарафана и невысокие женские сапожки, подгоняя клюкой, затолкала нас с Митькой в избушку, нетерпеливо царапающую землю куриными лапами на заднем дворе.

Думаю, сама идея создания этого гибрида архитектуры и животного могла бы свести с ума любого серьёзного учёного. Изба была настоящей, деревенской, маленькой, однокомнатной, с печкой, столом и лавками, сверху крыта соломой, на крыше конёк изящной резьбы по липе или берёзе. Ноги у неё тоже настоящие, куриные, крепкие, без целлюлита, покрытые мозолистой жёлтой кожей с чешуйками. Яиц изба не несла, но бегала со скоростью ополоумевшей хохлатки от лисы, быстро, вёртко и хрен поймаешь.

— Все на месте? — пересчитала нас по головам Баба-яга, втягивая за нами приставную лесенку. — Вроде все. Держись крепче, Никитушка! Митенька, от окошка отойди — не вылетишь, так закупоришь. Всё. Пошла, что ль, старая?!

Повинуясь то ли её словам, то ли мысленному приказу, избушка вздрогнула, скрипнула всеми брёвнами и двинула прямиком через двор, на главную улицу. Ступу, как я потом отметил, мы успешно забыли. Но, может, и к лучшему, она тяжеленная, как рояль...

А избушка, легко перемахнув ворота, сбила с ног едва ли не половину думцев, на миг задержалась, словно бы любуясь произведённым эффектом, а потом бодренько потрусила в сторону Базарной площади.

Люди орали, свистели, улюлюкали вслед, но в погоню никто не кинулся. Боярской гвардии точно было не до того, а простой народ только радовался нашему спасению. До крепостных стен тоже добежали довольно быстро, главные ворота города стояли нараспашку под охраной десятка скучающих стрельцов. Так те нам ещё и честь отдали...

— Эх, пошла опергруппа на выезд! Вот жизнь у людей! А нам за ними тока пыль глотать...

Так что за город мы выбрались практически без проблем. Я говорю «практически», потому что одна проблема дала о себе знать примерно через час-два. Мы только приспособились к тряской рыси избушки, научились пить чай на ходу и ловить сбегающую по столу посуду, когда Баба-яга поманила меня пальцем:

— Сокол ясный, у тебя случайно ничего царского при себе не завалялось?

— В смысле? — Я похлопал себя по карманам и открыл планшетку. — Если вы имеете в виду какую-нибудь вещь, принадлежащую нашему Гороху, то, увы, нет. Он мне, кроме сабли, ничего не дарил.

— Плохо дело... — скуксилась бабка. — Как узнать, в какую сторону он лыжи-то навострил?