Читать книгу - "Этюды черни - Ольга Анатолиевна Ускова"

Он обнял пухлый подвывающий стихи комок на коврике и сдвинул с головы жены наушники. Оттуда понеслись гитарные завывания Щербакова, что не предвещало мирного вечера сегодня в доме.

– Ты чего сюда забилась, солнце?

Дина посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

– Помнишь, мы в 2011-м в Марракеш ездили?

– Да. Кажется, будто миллион лет назад. И чего?

Андрей плюхнулся на ковер рядом и окончательно сгреб жену под мышку. Благо Дина была небольшая, компактная. Везде помещалась. «Не то что Элла… – мелькнуло в его голове. Он тут же встряхнулся и усмехнулся: – Твою ж мать… А ведь зацепила овечка…»

Дина, так же не открывая глаз и немного раскачиваясь, продолжала, словно беседуя сама с собой:

– Мы тогда с тобой вышли вечером на центральную площадь и… словно во временной колодец провалились… Помнишь? Жара сумасшедшая была. Днем фигануло +49, и мне так плохо было. Ты меня откачивал в гостинице, а к вечеру остыл Марракеш до +35 градусов, и мы пошли Центральную площадь смотреть. А там – дым, вонища от специй просто душит, и все балаболят, гур-гур-гур. Воняют специями и балаболят. И помнишь? На первых рядах – колдуны, астрологи и врачеватели. Все как в восточных сказках народов мира. Они сидят на коврах, а вокруг – черепа, травы, коренья, сушеные внутренности животных, а может, и человеков, живые вараны в клетках и шипящие клубки змей в аквариумах и просто в плетеных корзинках. А ты брезгливый такой. Глаза вытаращил: «Пойдем отсюда!» А я – раз! – и уселась к смуглому такому Абдурахман ибн Хоттабу. Коврик еще у него потертый синий был. Весь в птичьем дерьме каком-то. И физиономия у него такая… – Динка еще крепче прижмурила глаза и вцепилась в руку мужа.

Андрей тоже начал различать шум гортанной площади и навязчивый запах специй сквозь слои времени. Он боялся шевельнуться. Динка явно ломала вокруг них пространство, и никак нельзя было размыкать руки.

– …Древнее такое узкое лицо, – продолжила она. – В точности как в моей детской книжке про Аладдина. Ты присел тогда в пыль на корты рядом. А колдун достал толстенького такого, сонного варана из корзины и откуда-то из-под него – игральные кости и глиняные таблички. Потом он начал кубики метать, записывать на грязной бумажке цифры и посматривать в свои таблички. Меня тогда еще поразило, что бумажка как будто из нашего детства, в клеточку такая, как из тетрадки для математики за две копейки. А варан валялся такой, натягивал веко на глаз и совершенно плевал на всех. А вокруг уже толпа местных собралась, но тихая, тихая. Все смотрят на записи и аж не дышат. А потом – раз! – и вдруг варан крякнул. Как будто ворон из ада. Я чуть не описалась от страха. Вцепилась в твою коленку, а ты на попу и грохнулся. Но никто не захихикал. Тишина вокруг нереальная какая-то, потусторонняя. И тут маг сгреб все кубики и таблички и начал что-то быстро говорить. Мы с тобой показываем на уши и разводим руками. Не понимаем. Тогда он начал рисовать мелом на куске доски: два человечка вместе на куске горы, которая торчит из бурных волн. В них он рисует лодки и разламывает их молниями и стирает. Потом он рисует большую лодку и человечков перемещает туда. Над лодкой солнце. Человечков в лодке становится много. Он их просто рисует палочками. У моего человечка с длинными волосами в руках хлеб. Маг перечеркивает ножки у моей фигурки, и ее поддерживает второй человечек. От лодки идет дорога в небо, к солнцу…

Дина замолчала и открыла глаза. Андрей подождал, но продолжения не было.

– И-и-и… чего?

– А, и-и-и ни-че-го! Просто не было там в лодке еще с нами никакой здоровенной молодой бабы! Не бы-ло… Появится если вдруг невзначай, утоплю обоих к вараньей матери! Ка-а-арррр! – расхохоталась Динка. И, поднимаясь на ноги, громко пропела:

Знать, что будет завтра, – много ль в том толка!

Думай о сегодняшнем дне.

Я ж, хотя и знаю, но скажу только,

Что меня убьют на войне…[27]

Глава 5. Хромой бес войны

Во время сна природа сбрасывает с себя узду рассудка и добродетели[28].

Ален-Рене Лесаж

– …Я ж, хотя и знаю, но скажу только, что меня убьют на войне… – распевала Динка через полгода после тех событий в своем рабочем кабинете на тестовых проверках подсистемы Ипполита «Воевода 1.0».

– Мы не поем там таких песен. Это для жирных маменькиных сынков, которые подрачивают на реальную жизнь с гитарой в руках, а вы умиляетесь и подпеваете. – Михалыч заканчивал просматривать вместе с Диной Алексеевной последнюю военную аналитику, выданную Ипполитом на основании официальных сводок Генштаба, и раздраженно вскинулся на мурлыкавшую песню Щербакова начальницу.

Дина прищурила глаз на хромого консультанта:

– Знаешь что, Валерий Михайлович, я тебя для краткости буду звать Асмодей!

– Чего это еще за фигня с профессорского стола?

– А это в Средние века был такой хромой бес, Асмодей. Однажды он со своим другом-студентом залез на башню в большом городе, махнул рукой и как будто снес крыши со всех домов, а студент увидел все, что происходило внутри дворцов и лачуг. Бессчетное количество картин жизни открылось ему, а его проводник комментировал все происходящее в развлекательном формате. Сплошной треш и порно вышло, сам понимаешь.

– А я при чем?

– Да ты мне уже пятый час своими комментами к рабочему материалу веру в человечество подрываешь. Асмодеюшка ты мой! У того беса присказка была: «Куда ни посмотришь, везде видишь людей с поврежденными мозгами». И у тебя похожая!

Михалыч расхохотался. Он на Динку любовался еще со времен госпиталя. Он очень любил таких огненных, с косой и в теле. Редкий по нынешним временам типаж. Все больше теперь попадаются селедки сушеные на ногах-макаронинах. И когда ее привезли контуженную к ним в палату, он ухаживал за ней всю ночь, хотя у самого раненая нога болела адски.

– Не-е. У меня не такая присказка. У меня: «Вся жизнь – “Тик-ток”, и люди в нем – дебилы!»

– О-о-о! Так ты продвинутый бес-то у нас здесь, я смотрю. «Тик-ток» изучил. Давай по поводу предиктивности у Иппы поговорим лучше. Ты что думаешь про его последние военные высказывания? Вот, например, материальчик:

P: Тема с героизмом – она устарела для современного бойца.