Читать книгу - "И жили они долго и счастливо - Алёна Селютина"

Она шагнула совсем близко и прошептала ему в губы:

– Смотри, как женушка узнает, приревнует, не сносить тебе головы.

И растворилась в теплых лучах вечернего солнца.

Кощей осел на скамью и закрыл лицо руками. Способ, старый как мир… Да Василиса его видеть не хочет, как же тогда… Держать, что ли? Подождать, пока заснет?

Он глухо застонал. Никогда еще, даже вися на цепях и умирая от жажды – и не имея возможности умереть, – он не ненавидел Марью так сильно. Сама не зная того, она задела в нем струну, которой никому не стоило касаться. И струна эта зазвучала, напугав даже своего хозяина.

Обернуться тенью, проскользнуть в комнату, где будет спать Василиса, и поцеловать. Она проснется, все вспомнит и не станет его корить. А он сам попробует смириться с тем, что не дал ей выбора. А даже если не сможет… Как будто у него этот выбор есть.

Глава 11

Август 2003 года

– Номер сорок четыре. Стеклянная банка объемом двести пятьдесят миллилитров, на треть заполненная мутной жидкостью темно-серого цвета, закрытая крышкой. На дне бурый осадок толщиной в два-три миллиметра. На банке этикетка с надписью «вода из к. к.» Предположительно, под «к. к.» понимается козье или коровье копытце.

Кощей отвинтил крышку, принюхался и сморщился. Завинтил обратно. Потуже.

– Вода из следа от коровьего копыта, магическими свойствами не обладает, – подытожил он. – Дилетанты, пошли в поле, нашли след от коровы и обрадовались… Это не пиши.

– И что же, совершенно безопасно? – недоверчиво спросила Василиса.

– Почему же, дизентерию вполне можно заработать, а от нее и помереть недолго. – Кощей отставил баночку и внимательно присмотрелся к следующему предмету, не торопясь брать его в руки. – О, а вот это интересно…

Василиса снова склонилась над листом бумаги. Последние два с половиной часа она провела в одном из помещений в подвале архива, специально зачарованном для работы с темными артефактами, старательно записывая за Кощеем каждое слово. С непривычки ныла спина и немели руки. Буквы разбегались перед глазами. Недавно Сокол и его группа совершили облаву на небольшую местную группировку темных магов, внезапно решивших, что обладание толикой силы дает им право на власть. Время от времени такое случалось: рожденные в этом мире маги плохо представляли, что такое настоящая магия, за редким исключением никак не обучались, и им казалось, что их периодические выбросы силы есть проявление истинного чуда и безграничного могущества. В этом мире они называли себя экстрасенсами и знахарями и при должной рекламе неплохо зарабатывали. Однако были те, кто решал идти дальше. Сокол таких не щадил. При облаве изъяли больше двухсот предметов, которые могли представлять опасность, и Баюн поручил Кощею все их проверить и составить опись. Кощей согласился почти радостно, и теперь Василисе казалось, что он предвидел ее мучения, потому и не возражал. Иной причины, по которой он предпочитал провести вечер пятницы здесь, а не дома или в каком-то другом месте, где обычно скрашивают досуг злобные темные колдуны, она не видела.

Шел третий месяц совместной работы с Кощеем. Первые общие дела стали адом. Мало того что ей приходилось находиться рядом с ним, так еще неожиданно выяснилось, что работа консультанта предполагает не только устные пояснения по интересующим Баюна вопросам непосредственно в Конторе. К безграничному ужасу Василисы, оказалось, что им предстоит покидать территорию Конторы, да еще и наедине, да еще и ездить на его машине. На фоне города за воротами и огромной черной железной повозки Кощея страх перед ним самим как-то поблек. Во всяком случае, она знала, что от него ждать, в отличие от мира, с которым ей совершенно неожиданно пришлось познакомиться, ведь она сама так и не нашла в себе смелости это сделать. Василиса начала жалеть, что сбежала из царских палат, еще до того, как в Конторе объявился новоиспеченный консультант, но теперь ее сожаления переросли в знание: ей стоило оставаться в женской половине дворца и спокойно доживать там свои дни.

В ее тюрьме все было просто и знакомо. Свобода же не дала ей ничего, кроме страха и чувства полного бессилия перед тем, что находилось за бетонным забором. Все здесь было не так: машины, ездящие с чудовищной скоростью и шумом, женщины, не покрывающие головы и оголяющие слишком много тела, язык – вроде бы знакомый и одновременно с этим едва ли не чужой, Баюн, который позволял себе кричать и высказываться, и это в сторону нее – царицы… За тридцать три года Василиса привыкла к поклонам и вежливости, пусть даже формальной. Здесь она решила не рассказывать о своем прошлом и, разумеется, больше не могла рассчитывать на привычное к себе отношение.

С Кощеем же у них установилось что-то вроде вооруженного нейтралитета. Он вел себя отстраненно вежливо. Не вспоминал о прошлом, не провоцировал ее, не наставлял, никак не комментировал ее многочисленные промахи. К середине второго месяца Василиса позволила себе начать задавать ему вопросы, на которые он неожиданно для нее стал давать ответы. И если бы ее не терзало чувство вины за то, что она вот так легко беседует со своим врагом, то, пожалуй, она могла бы получать от их разговоров удовольствие.

Разумеется, Василиса бы предпочла, чтобы его здесь не было. Тогда все бы было намного проще, и ей не пришлось бы каждый день спрашивать себя, вправе она простить его или нет. Первое было почти невозможно, второе обязывало предпринять меры и устранить Кощея из своей жизни. Поэтому она просто разрешила себе принять его присутствие рядом. В конце концов, она сама сказала, что у него нет власти над ней, а позволить прошлому отравлять ей и новую жизнь значило бы как раз обратное. «Настоящие светлые не позволяют себе дурных чувств и эмоций, – говорила ей когда-то Яга, – не питают себя ими, ибо так становятся темными». Василиса была светлой ведьмой и планировала такой оставаться.

К тому же Василиса все еще боялась Кощея. Да, Баюн ему доверял, и Лебедь одобрила это назначение, но и Яга в свое время сказала ей не слушать глупые домыслы, а в результате вышло так, как вышло.

– Номер сорок восемь. Амулет в виде клубка змей со вставкой из арабского оникса… Василиса, ты пишешь?

Василиса вздрогнула и подняла глаза.

– Пишу.

– Мне бы хотелось сегодня закончить эту работу.

– Все двести девятнадцать предметов? – в ужасе округлила глаза она.

– Именно, – безмятежно отозвался Кощей, – а зачем затягивать? Тем более, на выходных меня здесь не будет, а на следующей неделе я вряд ли смогу найти свободное время. – И он в сотый раз за вечер потер запястье. – Но если ты устала, я могу сделать все сам. Иди.

– Нет. – Василиса выпрямилась, тряхнула головой. – Это и моя работа тоже.

Кощей пожал плечами:

– Что ж, каждый вправе сам испортить себе жизнь. Отдохни, я поднимусь, раздобуду чая. Тебе взять?

В подвале было сыро и прохладно, и, если честно, Василиса давно продрогла, да и в горле пересохло. Но чтобы Кощей носил ей чай – это уже было слишком.

– Я схожу с тобой, – ответила она.

Не только чай, но и чайник в архиве можно было найти в нескольких местах, но после окончания рабочего дня доступным из них оставался только читальный зал. За окном разыгралась непогода, дул сильный ветер, где-то была незакрыта форточка, и его шум и свист эхом разносились по пустым коридорам. В читальном зале царил сумрак, но фонари за окнами давали достаточно света, и Василиса не стала включать лампы. Она щелкнула кнопку чайника, открыла верхний ящик стола, где Варвара хранила сладости, и нашла там коробку с печеньем. Задумалась, стоит ли предложить печенье Кощею и насколько уместным это будет, обернулась к нему. Кощей стоял в рамке панорамного окна, спрятав руки в карманы брюк, и смотрел, как в темноте склоняются на ветру подсвеченные фонарями ветви берез. Темный профиль резко выделялся на фоне шторма, и Василисе вдруг подумалось – отчего-то тоскливо, а не злорадно, – что он тут не к месту. Будто могло быть во всех мирах место, где Кощей пришелся бы кстати.

Оба они были изгоями в этом мире.

Жестяная коробка с печеньем холодила ладони.

– Он все время трет запястья, – вздохнула Василиса, когда на следующий день сидела в гостях у Варвары. – Это ужасно раздражает. Что с ним?

Наверное, пребывание в этом мире могло стать и вовсе невыносимым, если бы