Читать книгу - "Варяг I - Иван Ладыгин"

Я опустил деревянный меч, едва не выронив его из ослабевших пальцев, и тяжело перевел дух. Голова гудела от напряжения и недосыпа.

— Я никогда не дрался… как ты, — выдохнул я, ловя его взгляд. — Мои люди… дрались иначе.

Эйвинд фыркнул, но в его глазах мелькнуло любопытство. Любопытство хищника, учуявшего незнакомый запах.

— Позволь мне показать, — настаивал я, чувствуя, как по спине бегут мурашки от этого рискованного шага. — Атакуй меня. По-настоящему.

Он усмехнулся, широко и уверенно. Пожалуй, он был рад возможности выпустить пар. Без лишних слов он сделал резкий выпад, его деревянный клинок со свистом рассек воздух, целясь мне в плечо. Удар был сильным, рассчитанным на то, чтобы выбить из меня дух и напомнить о моем месте.

Но я не стал его блокировать. Вместо этого я сделал короткий, пружинистый шаг в сторону, под острым углом к траектории его атаки. Моё предплечье, привыкшее отбиваться от студентов в метро, а не от мечей викингов, сбило его клинок, изменив направление удара. Инерция Эйвинда сыграла против него. Он провалился вперед, и в этот миг я снова сработал ногами и бедром, проделав тот самый бросок, которым уложил Балунгу. Мне и меч-то не понадобился.

Земля с глухим стуком приняла викинга. На миг воцарилась тишина, прерываемая лишь моим тяжелым дыханием. Зеваки замерли.

Эйвинд лежал, ошарашенный. Он почувствовал себя униженным. Затем на его лицо стала наползать знакомая ярость. Он вскочил, готовый растерзать меня. Только этого мне не хватало!

— Ты… — начал он, сжимая свой тренировочный меч.

— Я не сильнее тебя, — перебил я, всё еще пытаясь отдышаться. — Я быстрее твоего удара. Я использую твою силу против тебя. Это не трусость. Это… экономия.

Последнее слово явно было ему незнакомо, но смысл он уловил. Ярость в его глазах поутихла, сменившись пристальным, изучающим взглядом. Он обходил меня кругом, как волк вокруг незнакомой добычи.

— Эконо… что? — переспросил он, нахмурившись.

— Сбережение сил, — пояснил я проще. — Зачем тратить свои, если можно использовать чужие?

Он молча кивнул, и тренировка изменилась кардинально. Теперь мы отрабатывали не силу, а ловкость. Уклоны. Подсечки. Захваты. Я показывал ему то, что помнил из армейского рукопашного боя и вольных борцовских тренировок: рычаг на локоть, болевой на кисть, уход с линии атаки. Я называл это «боевой мудростью народов Запада», и он глотал каждое слово, каждое движение. Между нами рождалось нечто вроде уважения — странное, натянутое, но настоящее. Ученика к учителю, чья наука оказалась смертельно эффективной.

Но на этом мы не остановились. Эйвинд, разгоряченный, принес деревянные топоры и щиты. И здесь я смог его удивить. Моё прошлое «я», Вадим Васильевич, не был спортсменом, но был фанатом исторической реконструкции. Десятки часов, проведенных в клубе «Северный Ветер» на тренировках по бою на мечах и топорах, вдруг ожили в мышечной памяти этого молодого тела. Я был техничен. Точен. Быстр. Я не молотил по щиту, а искал слабые места, бил на опережение, использовал инерцию оружия.

Я был профессионалом против дилетанта-силача. И это видел не только Эйвинд.

Краем глаза я заметил Балунгу. Он стоял в тени дальнего амбара, прислонившись к стене, и смотрел на нас. Не просто смотрел, а буквально впивался взглядом. Его лицо, изъеденное оспой, было искажено злобой. А еще на нем читалась холодная, рассудительная ненависть. Теперь он видел во мне не просто раба, а — опасность. Угрозу. И я понял, что сделал огромную ошибку, показав ему всю глубину своего умения. Теперь он будет готовиться.

После тренировки я вернулся в привычные сени, отведенные мне Бьёрном. Относительная безопасность этого места немного успокаивала. Я сидел на грубой овчине, перебирая в голове приемы, вглядываясь в щели между досками.

Тело ломило, но это было ничто по сравнению с тревогой, сверлившей душу. Сегодня вечером всё решится. Или я умру на площади, или… стану свободным.

Хм… Эта мысль показалась мне смешной. В любом мире, что в этом, что в моем прошлом, свобода всегда была растяжимым понятием.

Шаги были такими тихими, что я почти не услышал. Только случайный шорох выдал чье-то присутствие. Я резко обернулся, инстинктивно принимая защитную позу.

Это была Астрид. Рыжеволосая красавица с большими, небесными глазами. Она прижала палец к губам, и, крадучись, подошла ко мне.

— Рюрик… — её шёпот был едва слышен, как шелест листвы. — Я видела, как Балунга сегодня ходил к Ставру… в лесную избушку.

Я напрягся.

— Кто такой Ставр?

Астрид сделала странный чужеродный жест, будто отгоняла злых духов.

— Сейдмад… — прошептала она, и в её голосе проскользнул суеверный ужас. — Тот, кто шепчет с теневыми мирами. К нему ходят те, кому мало силы Одина и Тора… Балунга вышел от него бледный, как смерть, а в руках он что-то сжимал, трясся весь… Берегись не честного боя, а подлой магии.

Сказав это, она метнулась прочь, растворившись в полумраке сеней, словно и не было её.

Я остался один. Слова Астрид ударили в память, как молотом, оживив предупреждение вёльвы: «Остерегайся человека с глазами, как у мокрицы. Его сила не в открытом ударе, а в укусе из темноты».

Дрожащей рукой я полез за пазуху, к груди, где на грубой бечёвке висел подарок старухи — тот самый камень-оберег с дыркой. Я сжал его в ладони. Гладкий, холодный. Разум, воспитанный на учебниках истории и научном методе, кричал, что это чушь, суеверие, совпадение. Но… Но это меня успокаивало.

Закат заливал поселение алым и золотым светом, но на центральной площади не было и намека на веселье. Воздух был густым и тяжелым. Он пропитался запахом влажной земли, хвои и чего-то торжественно-мрачного.

Все жители Буяна собрались вокруг большого круга, выложенного из крупных, поросших серым лишайником булыжников. Все это походило хольмганг — божий суд, поединок, где правоту доказывала не логика, а сталь и воля богов.

Бьёрн и годи стояли на невысоком деревянном настиле.

Жрец был похож на древнего старца, которому довелось много воевать на своем веку: лицо в шрамах, сломанный в нескольких местах нос, суровые глаза под густыми бровями. Лицо ярла было бесстрастным. Годи что-то монотонно бубнил, обращаясь к небесам, сжимая в руках окровавленное копье — символ Одина, верховного бога и свидетеля правды.

Меня подвели к краю круга. Сердце колотилось где-то в горле, пытаясь вырваться наружу. Я видел сотни глаз, устремленных на меня. В них было все: любопытство, жажда зрелища, ненависть, редкие