Читать книгу - "Время нарушать запреты - Марина и Сергей Дяченко"

Обернулся.

Вот он, донжон замка, вот она, светлая Ночь Приговора, туго сжатая в пружину; пространство-время, отведенное мне (нам!..) для подведения итогов. Не так уж мало, если не быть привередливым… Да, после вечности на первый взгляд вроде бы тесно, но после золотого медальона – вполне.

Ты смеешься, глупый каф-Малах?

А почему бы и нет?

Над головами – сырая от слез и крови, впитав в себя вопли, смех, лязг железа и шелест осыпающегося бытия, ушедший день и сумасшедшую ночь, – радуга. Привстань на цыпочки, вспрыгни на зубцы ограждения – дотянешься. Слева, над северным крылом замка, край ее косо опадает вниз, рушится тканым занавесом, и контуры башни с частью стены размываются, заплетаются цветными нитями; спирали, круги, линии… Так ребенок ладошкой цепляет еще мокрый от краски рисунок, смазывая картинку, путая цвет с цветом, линию с линией.

А выше, проступая сквозь мерцанье пугающе близкого Рубежа, – они.

Бейт-Малахи; правильные.

Ждут.

Струятся переливами, каждый перед воинством своим: розовый доспех Самаэля, Ангела Силы, фиолетовые ризы – это Задкиэль, Оплот Радости; рядом с ним, но ближе к востоку, горит царственный пурпур с вкраплениями золота и рубина (дергается паучок у меня на груди!) – там стоит Уриэль-Миротворец, о ком молчат в Первых Книгах. Но он не обижается, он ждет, бок о бок с изумрудной зеленью Целителя-Рафаэля и червонной желтизной Иофиэля, дарующего Озарение…

Клянусь мятежными Азой и Азелем! Даже высшие явились! Белизна и лазурь, огонь и вода, Шуйца и Десница.

Габриэль с Микаэлем.

Надо полагать, слова «между ними пришел и Противоречащий…» – это обо мне.

– Они пришли ко мне на праздник? Да, батька?!

Да, сын мой.

Они пришли на праздник – только не к тебе, а к самим себе.

Минуты капают в клепсидре обреченности, и вскоре еще один участок Творения зарубцуется навсегда, освободив невинные души от мерзкой, дурно пахнущей плоти. Малахи полагают это благодеянием. Я же… я не знаю. Раньше я не разделял тело и душу, и освободить одно от другого значило для Блудного Ангела – гибель.

Они спасают так.

А как намереваешься спасать ты, Денница?

Мне чудится: вот сейчас, сейчас я пойму и вывернусь наизнанку. Но понимание ускользает, радуга душит в себе пойманную добычу, и остается только стоять, стоять и смотреть, крепко, до боли сжимая теплую ладошку.

– Ты не бойся, батька. Хорошо?

Хорошо.

– И они пусть не боятся. Ты скажи им: пусть не боятся, ладно?

Ладно.

И с запаздывающим ужасом в меня врывается: Денница говорит не о собравшихся на площадке донжона.

Он говорит о Князьях-в-небе; о бейт-Малахах.

Пусть не боятся.

А под нами захлебывается воплем и скрежетом замок-медальон.

* * *

Старый, очень старый человек…

Нет!!!

Только не сейчас…

* * *

Тишина вздрогнула под ногами, изумившись собственному существованию. Покатилась вниз, шурша ступенями; разбилась о стены далекого холла судорожным вскриком, вдребезги, в куски; и снова – тс-с-с!

Стук в дверь.

Изнутри; вежливый, деликатный стук костяшками пальцев.

– Князь Сагор желал бы осведомиться: готов ли Логин Загаржецкий, наместник Чужого Венца, скрепить подписями условленный договор?

Пауза.

И снова:

– Повторяю: князь Сагор желал бы…

Решительно отстранив есаула, кинувшегося было шептать на ухо советы, сотник Логин делает мне знак. Отворяй, мол! чего уж теперь…

Рука разжимается с неохотой. Птенец маленькой ладони выпорхнул на волю; Денница гладит меня по плечу и отходит к остальным, где рядом с ним сразу становится панна сотникова.

Иду открывать.

Засов.

Скрипят петли.

Вот они, трое, медленно выбираются из проема. Герой Рио, безуспешно стараясь не бряцать латами, и коренастый спутник героя, чьи глазки-маслинки целиком утонули под косматыми бровями (Хоста? Нет, не похож!), поддерживают с двух сторон под руки…

Не сумев задавить порыв, сотник коротко, по-конски всхрапывает от удивления за моей спиной.

Я понимаю сотника без слов.

Если тот глубокий, древний старец, то воплощение немощи, которое только что вывели на донжон, и есть князь Сагор, владыка гибнущего Сосуда… Полагаю, Логин видел его совсем другим; и не далее как сегодня.

«Скоро – завтра…»

Слова моего сына погребальным колоколом отдаются в душе.

Сквозь редкие, вылезающие целыми прядями волосы князя просвечивает кожа: неприятно розовая, с синюшными пятнами, будто у покойника. Движется он странно – шагнет рывком и затем подтаскивает одну ногу к другой, шаркая подошвой. Вместо лица стынет череп, тесно облепленный восковым пергаментом: торчат скулы, выпятились наружу беззубые десны, подбородок клином… Сагор почти висит на сопровождающих – а там, в глубине, на лестнице, тускло блестят панцири гвардейцев, перекрывших дорогу.

Воистину гвардия умирает последней… предпоследней.

Отступаю в сторону; опускаю взгляд.

И вижу: с каждым шагом, с каждым движением князя, намертво зажатая в сухих пальцах, схваченная не за волосы, а почему-то за ухо, болтается – голова.

Пустая, мертвая, бессмысленная голова пана Мацапуры-Коложанского.

На следующем шаге князь Сагор, словно ощутив мой взгляд, трудно дергает плечом. Пальцы разжимаются с отчетливым хрустом, и голова катится к сапогам сотника Логина.

Остановилась.

Уставилась на радугу стеклянным глазом.

– Это… – хрипит старец и давится собственным хрипом.

– Это не имеет никакого значения, – бесстрастно переводит герой Рио, и молчит его бровастый спутник, лишь кивая в такт. – Никакого значения. Господин сотник согласен подписать договор?

Свободной рукой герой достает из-за пояса свиток, красиво перевязанный ленточкой. Оставляет князя на попечение бровастого; ногтями цепляет узел.

– Вот, прошу… а это перо и чернильница…

Стою у самых зубцов, под розовым сиянием. Жду. Вижу: женщина-Проводник легонько подталкивает маленького княжича в спину – иди, мол, иди к отцу! не бойся! Ребенок судорожно мотает головой и вдруг отворачивается, вцепляется в женщину испуганным котенком… зарывается лицом в ее одежду.

Сале Кеваль молчит, и слезы текут по некрасивому, по прекрасному лицу женщины, отливая радугой.

Но сотник Логин уже оправился от первого потрясения.