Читать книгу - "Девять миров Эдлена ч.1 - Ильяс Арчаков"

знали толк в строительстве, а еще в оптимизации процессов, управлении ресурсами, медицине, технике и прочем. «Вот же гнусь инопланетная!» — выругался я вслух. Даже наша колония была рассчитана таким образом, что практически каждый ее метр использовался по назначению. По центру находились здания модроков — это было что-то вроде вертикальных казарм. На равном удалении от них находились все остальные объекты — теплицы, загоны для скота, объекты, снабжающие поселение электричеством, водой и прочими ресурсами, по типу наших водонапорных и электрических станций, а также шахты, где, непосредственно, и добывался главный виновник всех наших бед — юноний. К каждому из этих объектов можно было добраться за равное количество времени в случае возникновения непредвиденной ситуации. Но таковых было немного.

Подойдя к линии перед шахтой, мы останавливались у закрытых ворот. После разрешающего сигнала они открывались, и мы дружно направлялись к лифтам, ведущим на глубину больше трехсот метров. Добыча юнония была очень трудоемким процессом, так как его концентрация в почве была очень низкой. Требовался труд огромного количества людей, чтобы разбивать и отсортировывать породу. После чего она направлялась наверх по специальному конвейеру. В общем ничего нового тут модроки не придумали, а лишь использовали старый метод — рабочую силу. Многие поговаривали, что и на своей планете они добывали его подобным методом. Процесс получения чистого юнония был строго засекречен. Вся порода с его наличием отправлялась на огромные заводы по переработке. Там юноний избавляли от примесей, очищали и готовили к использованию. Заветный для модроков ресурс хранился в специальных герметичных контейнерах с инертной атмосферой. Готовый и очищенный от всех примесей юноний был основой для некой желеобразной субстанции, которая и использовалась модроками в качестве эликсира молодости. Большую его часть они погружали в специальные грузовые корабли и отправляли в долгий путь к планете Танту́р, остальное оставалось на земле, для несущих здесь службу стражей и командующих.

Работа на шахте сильно выматывала. Приходя вечером в свою конуру, мне уже не хотелось ничего, кроме как лечь спать и хорошенько выспаться. Такой подход к рабскому труду позволял модрокам не переживать о том, что у людей в колонии будет свободное время для размышлений и уж тем более для каких-то бунтов. Мы были словно пчелиный рой — улетали за цветочным нектаром, делали из него мед, а пасечник внаглую все это отбирал.

Прошло уже два дня с нашей встречи с Оскаром. Я ничего о нем не слышал и начал переживать все ли с ним в порядке. Я не видел его на добыче, вечером в столовой и даже в общем зале. Походя по блоку, я начал расспрашивать о нем, но все будто бы не знали о ком идет речь и лишь одинокая старуха, сидевшая в углу своей секции, сказала мне, что он находится в лазарете, но посещения к нему строго настрого запрещены.

— Что с ним случилось? — обеспокоенно спросил я.

— Не знаю. — проворчала старушка в ответ. — Наверное в очередной раз вытворил что-то глупое.

— Как мне к нему попасть?!

— Не слышал, что я тебе сказала? Визиты запрещены! Чего непонятного?

— Я всего лишь хотел узнать все ли с ним в порядке.

— Узнаешь, когда он выйдет. А не то загремишь следом за ним или, в лучшем случае, в карцер.

— Что мне сделать? Как я могу ему помочь?! — отчаянно спросил я.

— Ничего! Никак! — грозно прикрикнула старуха. — Просто замолчи и иди по своим делам, юнец.

Мне стало не по себе от услышанного. Сразу вспомнился наш с ним непродолжительный диалог. Зная, что Оскар тот еще бунтарь я подозревал, что он получил нехилую взбучку за нашу с ним встречу. Мне бы не хотелось быть причиной его страданий. Я видел в нем человека с несгибаемой волей и сильным характером. Такие люди были нужны колонии, такие люди были нужны миру! Мне оставалось лишь ждать и надеяться, что с ним все в порядке.

От Оскара все еще не было никаких вестей. В колонии не менялось ничего — совсем! — «День сурка ей-богу!» Уже через неделю пребывания здесь создавалось ощущение, что ты будто живешь на повторе. Это даже не дежавю — это просто какая-то петля, в которой меняется лишь число на календаре. С каждым днем напряжение росло. Я знал Оскара меньше часа, но он уже стал мне другом. — «Возможно, я настолько одичал в колонии, что даже простая беседа по душам с незнакомцем повлияла на меня так, что я переживал за него словно за себя». — отчаянная мысль пролетела в моих иссохших от однообразия мыслях. «Да нет же, бред! Перестань думать об этом» — тут же перебил я себя. Не знаю почему, но я и вправду переживал за Оскара и ждал с ним встречи. Дни тянулись дольше обычного. Я пытался узнать о его состоянии хоть какую-то информацию, но все мои попытки были тщетными. Если человек такое время находится в медблоке, то вряд ли он в полном здравии. Да и к тому же его вид и так был сильно потрепанным после карцера. Не находя себе места от волнения, которое накрывало меня бесконечными волнами, я решил направиться прямиком к стражу, чтобы узнать, что же все-таки случилось и как поживает Оскар. Увидев, что я быстрым шагом направлялся прямиком к модроку, стоявшему у дверей медицинского блока, многие окрикивали меня и пытались остановить, так как контакты с ними были строго запрещены. Я был настроен решительно и не обращал внимания на происходящее вокруг, будучи готовым к любому исходу от встречи со стражем. Увидев мое приближение страж модроков машинально выровнял осанку и начал пристально смотреть в мои глаза. Я смотрел ему в ответ, показывая, что у меня нет перед ним страха. Сжав челюсти и стиснув кулаки, я подошел к нему в упор, готовясь к возможной потасовке и спросил, не скрывая злости:

— Что случилось с Оскаром Мюрхедом?! Почему вы его прячете? — к моему удивлению, страж отреагировал достаточно спокойно и лишь слегка оттолкнул меня в сторонку, не издавая при этом ни звука. Я же стоял на своем и снова задал свой вопрос, но на этот раз уже с более спокойным тоном. В ответ он повернулся ко мне и произнес что-то на своем языке. Их язык был похож на смесь стрекотания, пощелкиванием языком и глубокими гортанными звуками.

— Я тебя не понимаю. — тут же ответил я.

— Оскар болезнь слабый. — ответил он на ломанном человеческом языке. Этих слов было достаточно, чтобы понять, что Оскар хотя бы живой.