Читать книгу - "Дело Эйр - Джаспер Ффорде"

– Разве они не разбежались в семидесятом?

– Не везде. Ну, как дела?

– Как всегда. Идентификация, авторские права, кражи…

– …все то же вечное дерьмо…

– Угу, – кивнула я. – Все то же вечное дерьмо. А тебя что сюда привело?

– Три недели вперед от тебя я приезжал проведать твою мать, – ответил он, сверяясь с хронографом на запястье. – Ну, хм, ты понимаешь почему. Через неделю она собирается перекрасить спальню в розово-лиловый цвет. Может, отговоришь? Совершенно не подходит к занавескам.

– Как она?

Он глубоко вздохнул.

– Ослепительна, как всегда. Майкрофт и Полли тоже были рады, что я их не забыл.

Это мои тетя и дядя. Я очень люблю их, хотя оба чокнутые. Особенно я скучаю по Майкрофту. Я много лет не возвращалась в родной город и виделась с семьей не так часто, как мне хотелось бы.

– Мы с матерью подумали, что неплохо бы тебе ненадолго съездить домой. Ей кажется, что ты относишься к работе чересчур серьезно.

– Слишком сильно сказано, папочка, особенно в твоем исполнении.

– Ой-ёй, какие мы недотроги. Как у тебя с историей?

– Неплохо.

– Ты знаешь, отчего умер герцог Веллингтон?

– Конечно, – ответила я. – Его застрелил французский снайпер в самом начале сражения при Ватерлоо. А что?

– Не обращай внимания, – пробормотал мой папочка с притворно-невинным выражением лица, царапая что-то в записной книжечке. Задумался на мгновение. – Стало быть, Наполеон выиграл сражение при Ватерлоо, правильно? – раздельно произнося каждое слово, спросил он.

– Да нет, конечно, – ответила я. – Фельдмаршал Блюхер вовремя вмешался и всех спас… – Я прищурилась. – Папа, это же школьный курс. Ты к чему клонишь?

– Значит, ты бы сказала, что это совпадение?

– Что именно?

– Нельсон и Веллингтон, два великих английских национальных героя, оба были застрелены в самом начале их наиболее славных и решающих сражений.

– А твоя версия?

– Тут замешаны французские ревизионисты.

– Но ведь на исход обоих сражений это не повлияло, – уперлась я. – Мы все равно выиграли оба сражения!

– Я же не говорил, что у них все получилось.

– Чушь собачья! – фыркнула я. – Ты, небось, думаешь, что те же самые ревизионисты прикончили в тысяча шестьдесят шестом году короля Гарольда, чтобы помочь норманнскому вторжению в Англию!

Папа не засмеялся. Он среагировал с легким удивлением:

– Гарольд? Убит? Как?

– Стрелой в глаз, папочка.

– Английской или французской?

– История об этом умалчивает, – ответила я, раздраженная странным уклоном его вопросов.

– В глаз, говоришь? Век расшатался… – пробормотал он, делая еще одну заметку.

– Что-что расшаталось? – переспросила я, не расслышав.

– Да ничего. Век. И я рожден восстановить его.

– «Гамлет»? – Я наконец узнала цитату.

Он пропустил мои слова мимо ушей и резко захлопнул записную книжку, затем рассеянно потер пальцами виски. Секундой позже мир сорвался с мертвой точки. Отец нервно огляделся по сторонам.

– Это за мной. Спасибо за помощь, мой Душистый Горошек. Когда встретишься с мамой, скажи, чтобы ввинтила лампочки поярче, и не забудь отговорить ее перекрашивать спальню в розово-лиловый цвет.

– А в другой?

– Сколько угодно.

Он улыбнулся мне и погладил по лицу. Я почувствовала, что в глазах у меня появилось что-то мокрое. Эти встречи были так коротки! Он уловил мою печаль и улыбнулся той самой улыбкой, которой любой ребенок ждет от отца. Затем сказал:

– Я плыву в глубину времен, и со мной Лишь Двенадцатый может сравниться…

Он сделал паузу, и я закончила цитату – кусочек из старой песенки Хроностражи, которую папа часто напевал мне в детстве:

– Я глазею на все, что случалось с Землей, И на все, что могло бы случиться.

И отец исчез. Мир пошел волнами, стрелки часов снова двинулись вперед. Бармен закончил фразу, птицы разлетелись по гнездам, телевизор продолжил тошнотворную рекламу «Смеющихся бургеров», и мотоциклист таки с глухим стуком ляпнулся о дорогу.

Все вернулось на круги своя. Никто, кроме меня, не видел, как папа пришел и ушел.

Я заказала крабовый сэндвич и принялась рассеянно его жевать. «Мокко», казалось, сто лет не остынет. Посетителей было немного. Стэнфорд, хозяин кафе, мыл чашки. Я отложила газету ради телевизора – на экране появилась заставка «ЖАБ-ньюс».

«ЖАБ-ньюс» была крупнейшей из новостных сетей Европы. Управляла ею корпорация «Голиаф», и при круглосуточном вещании она передавала такие последние новости, что национальным службам новостей оставалось только обливаться слезами от зависти. «Голиаф» гарантировал финансирование, стабильность – и несколько подозрительный душок. Никому не нравилось, что корпорация мертвой хваткой вцепилась в глотку нации, и камней в огород «ЖАБ-ньюс» летело предостаточно, несмотря на постоянные опровержения компании-учредителя.

– Перед вами «ЖАБ-ньюс»! – прогремел голос телезазывалы, перекрывая головокружительную музыку. – ЖАБ предлагает вам всемирные новости, самые последние новости и – прямо СЕЙЧАС!

В круге света возникла дикторша, улыбаясь в камеру.

– Сегодня понедельник, шестое мая тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, полдень. С обзором новостей вас знакомит Александра Белфридж. Крымский полуостров, – объявила она, – на этой неделе снова оказался в центре внимания. Последняя резолюция ООН настаивает на том, чтобы Англия и правительство Российской империи начали переговоры о суверенитете полуострова. Поскольку Крымская война тянется уже сто тридцать первый год, общественное мнение в стране и за рубежом все сильнее давит на обе стороны, требуя мира и прекращения вражды.

Я закрыла глаза и неслышно застонала. Свой патриотический долг я там уже выполнила в семьдесят третьем и видела, что такое война на самом деле, без фанфар и славы. Жара, холод, страх и смерть. Дикторша продолжала говорить, в ее голосе прорезались ура-патриотические нотки.

– Когда английские войска вытеснили русских с их последнего плацдарма на полуострове в 1975 году, это казалось нам величайшей победой над превосходящими силами. Однако с тех пор и до наших дней ситуация оставалась тупиковой, и на прошлой неделе сэр Гордон Липови-Ролекс выразил общее настроение нации на антивоенном митинге на Трафальгарской площади.

Пошла видеоврезка о большой и в основном мирной демонстрации в центре Лондона. Липови-Ролекс стоял на возвышении и держал речь перед лохматым гнездом микрофонов.

– То, что было начато под предлогом обуздания российской экспансии в 1854 году, – вещал член парламента, – за долгие годы превратилось всего лишь в жалкие усилия по поддержке национальной гордости…

Но я уже не слушала. Все это трындели уже в миллионный раз. Я глотнула кофе, и тут у меня даже шевелюра взмокла от пота. По телевизору под речь Липови-Ролекса показывали архивную пленку: Севастополь, английский гарнизон, окопавшийся в городе, в котором почти не осталось не только исторических памятников, но и архитектуры как таковой. Когда я смотрю хронику, в нос шибает кордитом, а голову наполняет треск и грохот взрывов. Я