Читать книгу - "Каталог катастрофы - Чарлз Стросс"

Малькольм – я сижу за его столом и пачкаю его клавиатуру – устроил тут настоящий муравейник: под столом свалены мертвые компьютеры с выдранными платами, а подозрительный сервер Франкенштейна – тоже кишками наружу – гудит едва ли не громче генератора рядом. Некоторое время я панически обыскиваю все вокруг, ищу серебристые пентакли и мерцающие руны под столешницей, но все чисто. Авторизовавшись, я оказываюсь в лабиринте из нескольких автомонтированных файловых систем, похожих друг на друга как две капли воды. «Блин, дерьмо, зараза», – шепчу я; в фильме «Бросив смертельный взгляд» такого не было! Вытаскиваю телефон и набираю номер.

– Столичная прачечная и химчистка, чем я могу вам помочь?

– Дайте имя хоста и каталога, я вошел и заблудился.

– Секундочку… попробуйте набрать «auto/share/fs/scooby/netapp/user/home/Malcolm/R/catbert/world-underscore-domination/manifesto».

Я печатаю так быстро, что пальцы чуть не завязываются узлом. Сервер под столом с тихим щелчком монтирует гигантский массив дисков этого Скуби-Ду и почесывает головки считывания-записи, разыскивая, наверное, самое идиотское имя файла во всей корпоративной сети.

– Погодите… да, есть.

Я заглядываю внутрь и вижу обычный незашифрованный текст: «Заметки к доказательству полиномиальной полноты гамильтоновых сетей». Быстро проматываю текст, просматриваю – нет времени как следует в нем разобраться, но выглядит он солидно.

– Бинго, – говорю я, чувствуя на пояснице неприятный липкий пот. – Есть файл. Пока-пока.

– Дома покакаешь.

Я кладу трубку и смотрю на документ. На миг меня охватывает сомнение… Это ведь нечестно – то, что я собираюсь сделать. И бес противоречия берет верх: быстро настучать команду, отправить запретный файл на не такой уж и мертвый личный мейл. (Потом почитаю.) Теперь пора грохнуть сервер. Я демонтирую сетевой накопитель и бросаю его в пламя низкоуровневого форматирования. Если Малькольму захочется восстановить свою работу, ему потребуются помощь из Центра правительственной связи и сканирующий туннельный микроскоп, чтобы отыскать ее среди 0xDEADBEEF, раскиданных между пластинами жесткого диска.

Опять жужжит пейджер. «ОТЧЕТ». Я нажимаю еще три цифры на телефоне. А потом выскальзываю из кабинки и перебираюсь через захламленный стол обратно в холодную весеннюю ночь, где могу наконец-то стащить эти треклятые латексные перчатки и размять пальцы в лунном свете.

Я так окрылен успехом, что вспоминаю о стопке дисков, которую опрокинул на пол, только когда выхожу из ночного автобуса на остановку у дома. И тогда уже бес противоречия просто тихонько хихикает.

Когда звонит телефон, я крепко сплю в своей постели.

Он по-прежнему в кармане пиджака, где я забыл его вчера, так что для начала мне приходится немного пометаться по комнате, слушая его жизнерадостное чириканье.

– Алло?

– Боб?

Это Энди. Мне стоит огромных усилий не застонать.

– Который час?

– Девять тридцать. Ты где?

– Сплю. Какого…

– А мы тебя ждем на оперативном разборе. Когда сможешь быть?

– Я себя паршиво чувствую. Домой пришел в полтретьего. Сейчас скажу… в одиннадцать, пойдет?

– Ну, хотя бы так, – раздраженно бурчит он (но ведь не Энди вчера себе задницу в кустах морозил?). – Приезжай.

«А то хуже будет» произносить не надо, оно и так явственно висит в воздухе. Сверхсекретная служба Ее Величества так и не смогла овладеть парадоксальной концепцией гибкого графика и умением выстраивать разумное расписание.

Неуклюже ковыляю в туалет, мочусь и смотрю на тонкий слой черной плесени на окне. Я дома один, все остальные ушли – кто на работу, а кто и вообще. (На работу – это Пинки и Брейн, а вообще, в смысле, к чертовой матери, – это Мэйри.) Потом беру свою дряхлую зубную щетку и исполняю ежеутренний ритуал. Ну хоть вода горячая есть. На кухне внизу я засыпаю в кофейник ядреный помол и ставлю на конфорку. Думаю, смогу добраться в Прачечную к одиннадцати, и все равно еще остается время проснуться. Там мне нужно быть собранным. Хорошо прошла вчерашняя операция или не очень? И вот теперь, когда уже ничего не поделаешь, я вспоминаю про диски.

Безымянный ужас – это нормально, когда ты развалился перед телевизором и смотришь жесткий боевичок, но, если залить его за пятнадцать минут половиной пинты невероятно крепкого черного кофе, кишки от него завязываются узлом. В голове пролетают кошмарные сценарии, выстроившись клином в порядке нарастания жути: письменный выговор с занесением в личное дело; судебное преследование за незаконный обыск, разрешение на который магическим образом испарилось; и самое страшное – вернусь домой и опять увижу Мэйри на диване в гостиной. Так, это вычеркнуть: мимолетная печаль уступает место более глубокому чувству облегчения, приправленного ноткой одиночества. Одиночество далекого близкого шпиона? Черт, нужно привести голову в порядок. Я же не Джеймс Бонд, которого роковая красотка из КГБ ждет в каждом гостиничном номере. Это первое, что тебе вколачивают в Столичной прачечной и химчистке («Чистим чище, чем дочиста!»): жизнь – не шпионский фильм, в работе нет никакой романтики, да и вообще ничего особенно увлекательного. Особенно когда приходится яйца морозить в корпоративных кустах под дождем и в двенадцатом часу ночи.

Иногда я даже жалею, что упустил возможность выучиться на бухгалтера. Жизнь была бы гораздо проще, если бы я поверил в золотые горы, которые обещали рекрутеры при очередном обходе университетских аудиторий… Но деньги мне нужны, и может быть, они даже когда-нибудь поручат мне сделать что-то интересное. А пока что я сижу на этой работе, потому что все альтернативы намного хуже.

Поэтому я еду на работу.

Лондонская подземка славится тем, что явно не верит, что у людей могут быть почки или кишки. Немногим известно, что на станции «Морнингтон-Кресент» есть ровно одна общественная уборная. Никаких указателей, никаких особых знаков: если спросите о ней у дежурных, они только качают головами, но уборная там есть, потому что мы ее затребовали.

По пурпурной ветке я еду до «Юстон-сквер» – в тесном и дребезжащем загончике вместе со стадом унылых пассажиров – и пересаживаюсь на Северную линию. На следующей станции выхожу, взбираюсь по лестнице, ныряю в мужской туалет и направляюсь к дальней кабинке в правом ряду. Стоит потянуть ручку смыва – но не вниз, а вверх, – как задняя стена открывается, словно большая толстая дверь (там ведь трубы, стояк), и я оказываюсь в вестибюле. Все это немного похоже на низкобюджетный ремейк какого-нибудь голливудского шпионского триллера шестидесятых. Несколько месяцев назад я спросил Бориса, зачем мы вообще все это настроили, но он только хмыкнул и посоветовал уточнить у Энглтона, что в переводе означает «Иди в задницу».

Стена смыкается у меня за спиной, и невидимый соленоид открывает защелку на дверце кабинки: туалетный монстр сожрал еще одну жертву. Я кладу руку в сканер, забираю свой бейдж из лунки рядом с ним и переступаю красную полосу у порога. Обычный рабочий день в Столичной прачечной и химчистке, известной применением лучших чистящих агентов правительства.