Читать книгу - "Машина желаний - Роберт Шекли"

поисков. Любой человек твердо знает, как именно должны выглядеть предметы, которые он признает инопланетянскими. Раз инопланетянское, значит не похоже ни на что землянское. Это нечто такое, чего на Земле не найдешь. Такое, что никому в голову не приходило сделать что-то похожее. Что-то, излучающее таинственность. Ни горшок, ни стул такого критерия не выдержат. Практически все, что исследователи находили на любой иной планете, было инопланетянским чисто формально. Немногочисленные обнаруженные горшки и чашки с тем же успехом могли быть сделаны на Земле. Даже гарантийное письмо, указывающее, где и когда был найден данный предмет, не обеспечивало приличной цены. То, за что люди платили деньги, должно было выглядеть инопланетянским, а не просто быть им. Оно должно отвечать представлению покупателей об инопланетности. Вот где была зарыта собака.

За первым залом оказался второй. Мы вошли в него, и наши прожекторчики залили его белым светом. И вот там-то мы и увидели его. Предмет, который потом получил название «Эрикс».

Послушай, Джули, не переигрывай. Все это очень мило, но на Земле каждый слышал про Эрикса. Значит, и ты тоже. Может, в твоих кругах его называли космической штучкой.

Он лежал на сверкающей ткани с узорами. Покоился на невысоком каменном столпе с каннелюрами. Он казался сделанным из сверкающего металла, хотя никто еще не установил, что это за материал. Размером он с голову ребенка. И не то вычеканен, не то отлит, не то вырезан в форме, какой я еще никогда не видел. Как и Гомес. Слагаемые этой формы на первый взгляд казались случайными и хаотичными, но если сесть и вглядеться хорошенько, за ними начинала выявляться логика.

Предмет светился. Блестел. Его стороны и углы выглядели округлыми, но вот выпуклыми или вогнутыми – решить было трудно. Одну минуту казалось, что так, а другую – совсем наоборот. И симметрия то возникала, то исчезала. Оптический эффект, обман зрения. Глядеть на него было, словно всматриваться в кубистскую свечу: все поверхности и грани незнакомы, но притягательны, приковывают взгляд, втягивают его все глубже.

– О черт, вот оно! – охнул Гомес. – По высшему счету. Находка века. Но провалиться мне, если я могу определить, искусственный он, или наращенный, или же это естественная форма.

Мы долго молчали, Гомес и я. Но мысли у нас были одинаковые. То есть так мне кажется. Я думал: вот он! По высшему счету! Клад у конца радуги! Царь всех инопланетных находок! И никто никогда ничего похожего не видел. Причем размеры позволяли установить его на каминной полке самого богатого человека в мире. Предел всех мечтаний. Лучше не придумать.

Вдоволь наглядевшись, мы пошли назад к космолету и вернулись со всем необходимым, чтобы унести его. Руками мы к нему не прикасались, а подняли с помощью общеповерхностного манипулятора и бережно уложили в контейнер с мягкой обивкой. Мы не знали, хрупок ли он и насколько. От нас требовалось одно: сберечь наше яичко и не разбить его по пути на рынок. Гомес даже пошутил на эту тему.

Мы складываем все наши яйца в одну корзинку, сказал он, когда мы вернулись с нашей ношей к кораблю и спрятали ее в грузовом трюме. А потом долго Гомесу было не до шуток.

Мы решили не тратить больше времени на Алькемаре. Одна эта находка обещала превратить нас в богачей, и нам не хотелось тянуть время. Я включил корабельный двигатель, и вот тут-то мы и получили первое предупреждение, что все не пройдет так гладко, как мы ожидали.

Двигатель молчал.

Положись на мое слово, Джули: когда двигатель твоего корабля не заводится, тут заменой свечей и добавлением бензина не обойдешься. Эти машины не рассчитаны на то, чтобы их ремонтировали такие, как мы с Гомесом. Тут требуется бригада специалистов на заводской площадке, ну и так далее. А мы только одно могли: провести диагностику. И узнали, что двигатель не работает. А это мы и так знали. А не знали мы, в чем причина и что нам делать дальше.

Ну конечно, мы так просто не сдались. Я провел проверки на полную катушку. Повторил диагностику. Подверг диагностику диагностике. Попытался послать сигнал на Землю. Естественно, без всякого толка. Полеты на современных космических кораблях позволяют вам добраться до вашей цели быстрее света и куда быстрее любого сигнала в какой бы то ни было форме. Было похоже, что мы застряли. И, черт подери, некому было явиться проверить, что с нами приключилось. Мы были, как первые переселенцы, добиравшиеся в Калифорнию через Скалистые горы. Или как Кортес и его конкистадоры, рыскающие по неизвестному краю в поисках сокровищ ацтеков. Если лошадь конкистадора издыхала, Испания не отправляла экспедицию на его поиски. Его просто сбрасывали со счетов. И это должно было произойти с нами. Никто не просил нас лететь сюда. Нашим индонезийским спонсорам было абсолютно наплевать, вернемся мы или нет. При условии, что им выплатят страховку.

Мы не запаниковали. И Гомес, и я с самого начала знали, что такой риск существует. Мы сидели-посиживали в надежде, что двигатель заработает сам собой. Такое случалось. Мы играли в шахматы, мы читали книги, мы подъедали наши запасы, и наконец мы решили достать Эрикса из трюма и еще раз на него посмотреть. Если уж погибать, так погибать эстетически, как выразился Гомес.

Да! Я вроде бы забыл сказать тебе, почему мы назвали его Эриксом. А из-за того куска ткани под этой штуковиной. Она была вся в значках и завитках. Мы подумали, это просто узор, а оказалось, что это самый первый образчик инопланетянского письма, кем-либо найденный. И он оставался единственным образчиком, пока года через полтора Клейтон Росс во время экспедиции на Змееносец II не наткнулся на обломок с надписями, который окрестили Розеттским камнем космической эры. Одна надпись была вариантом древнего санскрита, а остальные – на трех разных инопланетянских языках, и одна соответствовала значкам на ткани Эрикса. Гомес и я самыми первыми увидели надпись на инопланетянском языке.

Но тогда мы этого не знали. Нужны были эксперты, чтобы указать, что хитрый, как мы думали, узор – на самом деле письмена. Ну а почему мы назвали штуковину Эриксом, слушай внимательно, Джули. У верхнего края ткани – ну, мы решили, что он верхний, – было пять заковык покрупнее остальных в том, что потом оказалось строчкой. Прочесть их мы, конечно, не могли. Но пять крупных смахивали на буквы «Э-Р-И-К-С». Вот мы и назвали нашу штуковину Эриксом. И название прилипло. С самого начала его только так и называли.