Читать книгу - "Приключения Буратино (тетралогия) - Алексей Брусницын"

– Шампанского? – подобострастно, по-лакейски спросил Александр.

– Не откажусь, – ответила она надменно, потом проворковала: – Господи, Саша. Как здорово! Меня так ещё никто не удивлял. Максимум, на что я могла рассчитывать, – это скрипач на крыше…

И засмеялась, запрокинув голову.

Тут произошло то, на что он никак не рассчитывал. Прежде чем залезть в воду, она собрала волосы в пучок над головой, чтобы не намочить, и теперь они, совершенно сухие, попали в свечное пламя и мгновенно покрылись огненными змейками.

Александр понял, что времени на объяснения у него нет, подскочил, при этом фужеры с подносом полетели на пол, и дёрнул её за ноги, чтобы голова погрузилась в воду. Сразу же отпустил.

Стейси вынырнула и вскочила на ноги, чуть не поскользнувшись. Глаза её со страхом и непониманием вытаращились на Невструева. Она замахнулась на него.

Он закрылся руками и закричал:

– Погоди! Я тебя тушил! У тебя волосы загорелись.

Она остановилась. Потом спросила:

– Где полотенце?

Он метнулся к сушилке, на которой висело заранее приготовленное большое махровое полотенце. Лицо он старался отворачивать – его какого-то чёрта начал разбирать смех от осознания комизма произошедшего, но он боялся обидеть её ещё больше. Но Стейси, похоже, всё-таки заметила его ужимки и… к его облегчению, сама улыбнулась.

– Знаете что, Александр? В жопу такую романтику!

Тут он уже захохотал, больше не в состоянии сдерживаться. Стейси за ним.

Оказалось, что волосы пострадали незначительно, она распустила их, и опалённые места стали совсем незаметны.

В спальне, куда они перешли, чтобы продолжить столь неудачно начавшийся романтический вечер, он предложил тост за свою музу.

– Муза, значит? По-твоему, я музицировать сюда пришла? – откликнулась Стейси.

– Мы что-то развеселились слишком. Давай-ка за чувство меры!

– Давай. Только не чокаясь.

Они много смеялись в тот вечер, так, что им сложно было перейти к ласкам и поцелуям.

Глубоко за полночь Невструев изрёк:

– Помнишь? Я позволял себе циничные высказывания по поводу любви? Так вот после встречи с тобой у меня появилась новая гипотеза. Теперь мне представляется, что любовь – это глубоко субъективное, внутреннее чувство. И его мера у каждого своя. Оно сродни энергии, и есть у него два состояния: потенциальное и кинетическое. В первом оно сидит внутри человека и требует выхода, во втором, при наличии объекта приложения, – выплёскивается на него. При желании этот поток можно перенаправить, как выхлоп дюз фотонного двигателя, и вот уже корабль летит по новой траектории к новой звезде.

– Но тогда получается, что это чувство может быть обращено на кого угодно?

– Ну да. Это как в винтажном фильме «Влюблён по собственному желанию». Не видела? Так вот сейчас мне кажется, что ты самый подходящий объект для этого чувства.

– Да-а-а, – задумчиво протянула Стейси. – Так мне в любви ещё ни разу не признавались. Даже не знаю, как реагировать: на шею тебе кинуться или по морде дать…

На самом деле второй вариант она всерьёз не рассматривала. Её поразил до глубины души тот факт, что примерно ту же «теорию любви» излагал ей когда-то папа.

Глава 10.

Камиль проснулся с таким чувством, будто проспал двое суток.

Во сне при этом произошли двухдневные события жизни его альтернативной личности. После ночи, проведённой со Стейси, Невструев поехал с ней в Golden Key и весь день просидел в библиотеке, перечитывая и редактируя всё написанное ранее. Потом подопытный отправился в саркофаг, чтобы уснуть и проснуться через полтысячелетия.

На самом деле вместо обычных восьми часов старпом проспал десять. Чип, погружающий его в состояние гипносна, отметил повышенное содержание продуктов распада токсичных веществ в крови и продлил сон из терапевтических соображений. Старпом был бодр и наполнен позитивными эмоциями, благодаря переживаниям, полученным в виртуальной реальности. Смущали немного воспоминания о вчерашнем дне, вернее вечере, когда он решился на эксперимент с земным алкоголем и на этом фоне потерпел сокрушительное дипломатическое фиаско.

Закари Вентер ещё подлил масла в огонь во время сеанса связи.

– Посол, конечно, из тебя что из варенья дуля, – когда капитан злился, его псевдофразеологизмы становились совсем абстрактными. – Что за переговоры за рюмкой?! Для этого много тренироваться надо, как твой оппонент, например.

Майкл Гольденберг, также пожелавший поучаствовать в разносе старпома, добавил:

– Он блефовал, а ты просто испугался. Мальчишка!

– Если есть ненулевая вероятность того, что это не блеф, мы, как люди цивилизованные, не должны ею пренебрегать, – заметил в ответ Камиль.

– В любом случае я вообще не понимаю, зачем мы с ними миндальничаем? – Отмахнулся Гольденберг. – Мало места на планете, что ли, осталось? Она уже оправилась от последствий ядерной войны. Пускай они у себя в Сибири сидят на своей паровой тяге и на мине атомной, если она вообще существует. Мы с ними, может, никогда не пересечёмся.

– А что будет, если пересечёмся? – угрюмо поинтересовался Легран. – Допустим, омичи будут придерживаться своей доктрины сдерживания прогресса, но мы-то не будем. А это подразумевает экспоненциальный рост населения в благоприятных природных условиях и, как следствие, экспансию по всей планете. И когда-нибудь дело дойдёт до красной кнопки. Я предлагаю заправиться и лететь на райскую планету, которую нашёл Буратино, – неожиданно для себя предложил Легран, видимо, пары вчерашнего алкоголя всё-таки выветрились не до конца.

Гольденберг мрачно ухмыльнулся:

– Он и тебе о ней рассказал? Так туда лететь девяносто лет. Я, боюсь, не долечу. Да и ещё многие. Вряд ли кому-то из отцов-основателей захочется помереть в космосе. Мы вернулись сюда, чтобы быть похороненными в родной земле.

– Подобные навязчивые идеи не к лицу лидеру цивилизованного общества, господин Гольденберг, – напомнил о своём незримом присутствии Буратино.

– Это память предков. Тебе не понять, искусственный ты интеллект, – огрызнулся Гольденберг. – Мне нравится идея с поселением в районе Иерусалима. Именно на территории Израиля я и хочу обосноваться. У нас была конкретная договорённость: вы должны оставить нас там, где мы захотим.

– То есть из-за двадцати старых солонок почти тысяча вечных людей должна жить в не самых лучших условиях в обозримой Вселенной? – мрачно спросил его капитан.

– А мы никого не заставляем. Хотите – летите хоть к чёрту на рога! – предводитель олигархической клики явно был готов к этому разговору. – А с нами пусть останутся добровольцы. Эмбрионы поделим пропорционально – по тысяче на брата.

– Вы прекрасно знаете, Майкл, что останутся все. Вы сами воспитали их так, что без служения вам они своего существования не мыслят, – констатировал очевидное Буратино.

– Как бы то ни было, каждый волен сам выбирать свою судьбу, – ухмылка Гольденберга превратилась в хищный оскал. –