Читать книгу - "Художник из 50х - Сим Симович"

— Не всё так просто. У меня… сложная жизнь.

— У кого она простая? — Нина положила руку ему на грудь. — Гоша, я не прошу обещаний на всю жизнь. Просто… просто будь со мной. Сейчас, в этот момент.

Искушение было сильным. Тёплая комната, красивая девушка, которая смотрит с любовью. Простое человеческое счастье на расстоянии вытянутой руки.

Но Гоги отступил.

— Мне нужно идти. Дела есть.

Разочарование мелькнуло в её глазах, но она не стала настаивать.

— Конечно. Спасибо ещё раз за портрет.

— Не за что. — Он направился к двери, остановился на пороге. — Нина, ты правда хорошая. Лучше, чем заслуживаю.

— Не говори глупости. — Она попыталась улыбнуться. — Увидимся завтра?

— Увидимся.

Дома Гоги долго сидел у окна, курил и думал. О том, что упустил прекрасный момент. О том, что Нина достойна честности, а он не может быть честным. О том, что любовь в его положении — роскошь непозволительная.

А за стеной тихо играла радиола. Медленная мелодия о любви, которая могла бы быть, но не случилась.

По крайней мере, пока.

Глава 7

Проснулся Гоги в четыре утра, когда за окном была ещё глухая тьма. Сон прервался резко, без причины, и больше не возвращался. В голове роился рой мыслей — о Нине, о вчерашнем разговоре, о том, что он опять струсил.

Он встал, оделся и собрал краски. Хотелось рисовать — не заказы, не вывески, а что-то своё. Память подсказывала новый стиль, тот самый, что вчера проявился в битве с демоном. Восточный, графичный, полный движения.

Москва-река была недалеко. Гоги дошёл до набережной как раз к рассвету. Вода тихо плескалась о каменные берега, в тумане проступали силуэты домов. Где-то вдали гудел буксир, тащил баржи с углём.

Он выбрал место на мостике — отсюда открывался хороший вид на излучину реки. Установил мольберт, приготовил краски. Не масло — тушь, акварель, всё, что давало чёткие линии и плавные переходы.

Первые мазки — общий тон. Серое небо, тёмная вода, силуэты зданий. Но не фотографически точно, а стилизованно. Упрощённые формы, плавные линии, как в тех странных комиксах, что всплывали в памяти.

Постепенно картина обретала особый характер. Москва-река превращалась в некую мистическую водную артерию. Дома на берегах становились похожими на древние пагоды, мост — на спину дракона. Туман клубился, как живой.

Гоги работал быстро, широкими мазками. Рука двигалась уверенно, словно рисовала в этом стиле всю жизнь. Контраст чёрного и белого, плавные градации серого, точные детали в ключевых местах.

— Интересная техника, — раздался голос за спиной.

Гоги обернулся. Рядом стоял мужчина лет тридцати пяти, в хорошем пальто и шляпе. Лицо интеллигентное, глаза внимательные. В руках — альбом и карандаши.

— Вы тоже художник? — спросил Гоги.

— Архитектор. Делаю зарисовки старой Москвы, пока её не снесли. — Мужчина протянул руку. — Алексей Дмитриевич Щусев.

Гоги пожал руку, представился. Фамилия Щусев была знакома — кажется, известный архитектор. Или будет известным.

— А ваш стиль необычный, — продолжал Щусев. — Не русский, не европейский. Откуда почерпнули?

— Сам не знаю. — Гоги пожал плечами. — Приснилось что-то, вот и рисую.

— Интересно. Смесь реализма с… как бы это сказать… декоративностью. Графично, но живо. — Щусев внимательно изучал работу. — А продаёте свои картины?

— Иногда.

— Вот эту продали бы?

Гоги посмотрел на холст. Река в стиле манхвы была почти готова — мистическая, красивая, непохожая ни на что из официального искусства.

— А зачем вам?

— Для души. Дома повешу, буду смотреть и думать о том, что искусство больше политики. — Щусев улыбнулся. — Пятьдесят рублей устроит?

Хорошая цена за утреннюю работу. Гоги кивнул. Щусев достал деньги, расплатился.

— А у вас ещё такие есть?

— Могут появиться.

— Тогда вот моя карточка. Если что — обращайтесь.

Щусев ушёл с картиной под мышкой, а Гоги остался на мостике. Солнце поднималось выше, туман рассеивался. Обычная московская река, обычное утро. Но в памяти сохранялся образ мистической водной артерии из другого мира.

Он собрал краски, сложил мольберт. В кармане лежали деньги — за работу, которая далась легко и принесла удовольствие. Может быть, это и есть его путь? Рисовать в новом стиле, искать покупателей среди интеллигенции?

Опасно, конечно. Такое искусство могли счесть формализмом. Но пока никто не запрещал утренние пейзажи.

По дороге домой Гоги думал о том, что открыл в себе новую способность. Не просто рисовать, а создавать миры — необычные, красивые, полные скрытых смыслов. Миры, которых не существует, но которые хочется увидеть.

Искусство ради искусства. Красота ради красоты.

В мире, где всё подчинено идеологии, это было маленьким актом сопротивления.

Дома Гоги принял душ в общей ванной комнате — роскошь, которой обладали не все бараки. Холодная вода взбодрила, смыла усталость от раннего подъёма. Побрился, причесался, надел чистую рубашку.

Пятьдесят рублей от Щусева жгли карман. Можно было купить продуктов, отложить на чёрный день. Но художнику нужны краски, кисти, холсты. А в обычных магазинах выбор был скудным.

Сухаревский рынок кипел жизнью уже с утра. Торговцы расхваливали товар, покупатели торговались, милиционеры делали вид, что не замечают полулегальной торговли. Пахло табаком, керосином, жареными семечками.

Гоги прошёлся по рядам, высматривая нужное. Тут продавали всё — от старинных икон до трофейных часов. В углу нашёл лоток со старым мужчиной, торговавшим художественными принадлежностями.

— Краски есть? — спросил Гоги.

— Есть, конечно. — Старик достал из ящика тубы. — Вот масляные, немецкие ещё. Трофейные. Качество отличное.

Гоги взял тубу, прочитал этикетку. «Schmincke» — знаменитая фирма. Краски действительно были превосходными, яркими, с богатой палитрой.

— Почём?

— Десять рублей за тубу. Дёшево не отдам — сам художник, знаю цену.

Дорого, но качество того стоило. Гоги выбрал пять туб — синий ультрамарин, кадмий жёлтый, краплак красный, умбра жжёная, титановые белила.

— А кисти есть?

— Есть. — Старик показал набор. — Колонок, соболь. Тоже трофейные.

Кисти были отличными — тонкие, упругие, с удобными ручками. Гоги купил несколько штук разного размера.

— А холсты?

— Холстов нет, зато есть картон грунтованный. — Старик достал пачку. — Хороший, плотный. Масло держит отлично.

Картон был действительно качественным. Гоги взял десять листов разного размера.

— Сорок рублей всего, — подсчитал старик.

— Тридцать пять.

— Тридцать восемь.