Читать книгу - "Сильные - Генри Лайон Олди"

– Тетя Сабия?!

Мне страшно. Куда я вернулся? Как им Жаворонка отдавать?!

Сабия-хотун, кряхтя, встает. Она гораздо больше, дородней, шире в бедрах, чем та тетя Сабия, которую я помню. Лицо сплошь в морщинах, на верхней губе – тень усов. В левой руке хозяйка дома держит большой, украшенный замысловатой резьбой кубок, доверху полный кумыса. Пена ползет через край, летит на пол снежными хлопьями. Я надеюсь, что тетя Сабия сейчас протянет кубок мне, но она лишь брызжет кумысом мне под ноги – и взмахивает ковшом, зажатым в правой руке. Ковш взлетает и падает, громко стуча, между мной и дядей Сарыном.

– Уруй-айхал! – безумная радость звенит в голосе тети Сабии. Войди в дом ее дети, живые-здоровые, Сабия-хотун, пожалуй, обрадуется меньше. – Ложбинкой к небу! Счастье! Удача! Уруй-туску!

– Уруй-айхал! – подхватывает дядя Сарын.

– Уруй!

– Уруй!

– Пей, жених! Пей, любезный!

Беру кубок. Пью. Хороший кумыс, свежий. Лучше так, чем беседовать с Первыми Людьми. О чем с ними беседовать? Что я им скажу? Они даже про Зайчика с Жаворонком не спросили…

– Садись! Садись, гость!

– Садись, жених!

Сажусь на лавку. Смотрю в булькающее нутро кубка, словно жду оттуда подсказки. Напиться, что ли? Вдрызг, в хлам, вдрабадан. Первая здравица – за хозяина… Прощай, Уот, я не хотел тебя убивать.

– Сыновья! Сыновья мои!

Это дядя Сарын. Какие сыновья? Кого он зовет?!

– Сыновья мои! Поднимите мне веки! Я хочу взглянуть на своего зятя!

Усох я быстрей, чем расширился. Сижу на полу, дурак дураком, в кумысной луже. Держу обломки кубка. Надеюсь, здесь никто не хранит в кубках свою материнскую душу? Не хватало еще кого-нибудь прикончить невзначай! Лавка треснула пополам, ножки выскочили из пазов – удачно я забоотурился, в полный рост. Еще бы врезал любимому тестю кулаком, да в боевой рукавице – то-то было бы уруй-уруй! Веки ему поднимите! Всю дорогу об этом мечтал…

– Сыновья! Сыновья мои!

– У тебя нет сыновей, дядя Сарын. У тебя сын и дочка.

– Думаешь?

– Уверен. Близнецы у тебя. Мы их домой привели, из плена.

– Ах ты, милый мой гость! Ах ты, дорогой! Если не выдать дочь за тебя, за кого еще ее выдавать?! Бери ее, защити, укрой от напастей…

– Ага, бери! Я тут что, один жених?

– Удалец! Боотур!

– У тебя боотуров – целый табун. Хоть на продажу гони…

Дядя Сарын меня не слышит:

– Знатный парень! – кричит он жене. Растопыренной пятерней дядя Сарын, словно гребнем, ерошит мне волосы. Иначе, видимо, не понять, кто у нас славный парень. – Герой! Точь-в-точь как я в молодости! Я, правда, ростом повыше был…

– Ты? – тетя Сабия хмурит брови.

– Я! И в плечах, знаешь ли, пошире…

– Ты?!

– А кто? Ну так Юрюну еще расти и расти! Войдет в годы, зятёк, заматереет…

– Хвастун!

Я полностью согласен с тетей Сабией. Выше он был! Шире он был! Боотур во мне рвется наружу: доказать, кто здесь шире и выше. «Мордой! – ревет боотур. – В пол! Яму выдолблю!» Беру Юрюна-боотура за глотку, сжимаю пальцы, не даю вздохнуть полной грудью. Слишком мало осталось нас, способных рассуждать здраво. Ни к чему плодить придурков. Я дядю Сарына мордой в пол, а в дом толпа зятьёв – шасть! Кто кричит? Наш тесть кричит? Кто тестя обижает?! Объясняй потом колотушкой по головам, что ты не со зла, по дружбе…

Помню, лет десять назад дядя Сарын рассказывал мне об одном семейственном боотуре. Он из набега домой вернулся, а к его жене сто женихов сватаются. Ну, боотур их и перебил стрелами. Так ведь он муж был, в своем праве! Понимать надо! А я? Начну я тутошних женихов стрелами перебивать, а они мне: «Ты кто такой? Почему буянишь?» И что я им отвечу? Я – Юрюн Уолан, сын Закона-Владыки, мне закон не писан?!

– Бахвал! Одурел на старости лет?

– Я?

– Ты! Гость наш красавец!

Раньше я бы загордился, скажи тетя Сабия, что я красавец. А теперь хочется заснуть и проснуться, чтобы всё, как раньше. Или вовсе не просыпаться.

– С кем его равнять? Не с кем!

– Молчи, старуха!

– Ты рядом с ним – пичуга рядом с орлом!

– Вот я тебя посохом!

– Опомнись, лиходей! Не позорь нас!

– Я пойду, хорошо?

Они не слышат. Не слушают. Бранятся.

– Счастливо оставаться!

Нет, не слышат. А что? Обычное дело. В том-то и ужас, что обычное. Наверное, дядя Сарын так каждого жениха встречает. О родне расспрашивает, хвалит, врёт, будто в молодости покрепче был. Состязания? Кто ни стань в итоге мужем Жаворонка, дядя Сарын с тетей Сабией примут его с распростертыми объятиями. Удалец? Удалец. Молодец? Молодец. Хоть бери и беги из аласа куда глаза глядят! Если любой сойдёт… Бери и беги, а верней, просто беги, потому что брать мне нечего и некого.

– Дочь! Любимая дочь!

Я и не заметил, когда она вошла.

– Жених! – дядя Сарын торжественно указывает Жаворонку на меня. Ну да, а то без его указаний она бы меня, комара, и не приметила. – Жених, а? Хорош женишок? Нравится?

Жаворонок молчит.

– Пойдешь за него?

Жаворонок молчит. «Уот Кюна в честном бою победил! – слышу я в ее молчании. – Меня по-честному забрал! Да если б я знала, сама бы пошла! Побежала! Уот честный, а вы! Обманщики!»

– За него? – спрашивает Жаворонок.

– Да! Пойдешь?

– За него, – голос Жаворонка сухой, резкий. – Ни за кого больше.

И еще раз, тихо:

– Только за него.

Нетушки. Никуда я отсюда не уйду. Хоть режьте, не уйду.

5. Причины и следствия

– Юрюн Уолан! Уважаемый Юрюн Уолан!

Я сидел на крыльце и чесал в затылке, когда Баранчай нашел меня. Вовремя! – из затылка я все равно много не вычесал. Алас гудел роем таежного гнуса, боотуры ели, пили, ссорились, мирились, хвалили себя и поносили соперников. Впервые в жизни вокруг меня было столько боотуров. Стать одним из табуна? Забыть тревоги, ринуться в омут головой, да расширится она? Есть, пить, хвалить себя, поносить соперника? Станет легче, я уверюсь, что победа останется за мной, что я завоюю Жаворонка. Почему? Да потому что я самый сильный, самый лучший; я Нюргун среди Нюргунов, самых-рассамых…

Настоящий Нюргун стоял поодаль, привалясь спиной к коновязи. Нет, не спиной – лопатками, ягодицами, затылком и пятками. Обе ладони он крепко прижал к груди, словно хотел протиснуть пальцы между ребрами и сжать черное, бьющееся невпопад сердце. Столб, подумал я. Столб, железная гора, тридцать три года плена. Так ты стоял у столба, брат мой. Когда плохо, ищешь помощи в давних привычках, даже если это