Читать книгу - ""Фантастика 2025-27". Компиляция. Книги 1-25 - Андрей Соболев"

стоит, и вот это, – я достал из сумки перевязанную бечевкой толстую кипу ассигнаций. – Пятьдесят тысяч рублей. Тысячу фунтов пожаловал британский посланник, – поверх кипы легла пачка поменьше. – Это еще двадцать семь тысяч в русских рублях. Пятнадцать тысяч в векселях у вас на сохранении. Что скажете, Наталья Гавриловна? Гожусь я в женихи Аграфене Юрьевне?

– Ты и без них годился, – буркнула она. – А теперь… Такого жениха в любую семью примут. Экие деньжищи! Да еще титул и место при дворе. Впору спросить: годимся ли мы тебе?

– Мне никто не нужен, кроме Аграфены Юрьевны.

– Любишь, значит? – прищурилась она. – А что ж предложение не сделал? Заходила ведь.

– Побоялся, – признался я. – Дочь у меня. Как она к этому отнесется?

– Нашел, о чем горевать! – улыбнулась Хренина. – Эта маленькая француженка очаровала всех. Дворня ее на руках носит, норовит вкусненьким угостить. Груша в Машеньке души не чает, даже не скажу, кого больше любит: тебя или ее. Хочешь, позову дочку, и вы объяснитесь?

– Не сейчас, Наталья Гавриловна! – взмолился я. – На мне даже штанов нет.

– Ну, так надень! – хмыкнула она. – Мундир, ордена, шпагу – все, как надлежит. Груша это заслужила.

– Дайте мне четверть часа, – попросил я. – И велите кликнуть моего денщика…

Спустя означенное время я стоял у себя в комнате при полном параде: мундир – тот самый, от Анны, шпага на боку и орден на шее. Хоть сейчас на прием к царю. Только вот в боку колет, а на душе кошки скребут. Хренина сказала, что Груша меня любит, но так ли это? Откажет – стыда не оберусь. Хоть съезжай потом из Залесья…

В дверь постучали.

– Войдите! – сказал я.

В комнату вошла Груша. Следом явилась Глафира с Мари на руках. В ручке дочка сжимала завернутый в трубочку блин. Они-то зачем?

– Машенька пожелала вас угостить, – улыбнулась Груша и посмотрела на Глафиру. Та подошла ближе.

– Ня! – сказала Мари, протянув мне блин.

– Откусите чуток и похвалите, – шепнула подошедшая Груша.

Я послушно отщипнул зубами крошечный кусочек и закатил глаза:

– Ой, как вкусно! Спасибо, милая.

– Ня! – Мари протянула блин Груше.

Та поступила аналогично. Дочка осмотрела блин, убедилась, что тот практически не пострадал и впилась в него зубками.

– Уложи ее! – велела Груша, горничная поклонилась и унесла девочку. – МамА сказала, что хотите говорить со мной, – обернулась ко мне Груша. – Зачем вы встали, Платон Сергеевич? И еще этот мундир…

– Так нужно, – ответил я и запнулся. С чего начать? Пока меня одевали, целую речь мысленно выстроил. Но тут дочка с этим блином… Все из головы вылетело.

– Дорогая Аграфена Юрьевна, – промямлил я. – Хотел сказать вам… – тут меня заклинило. А, будь, что будет! – Я люблю вас и прошу стать моей женой. Согласны ли вы?

– Да! – ответила она и всхлипнула.

– Что ты, милая? – Я обнял ее. Она спрятала лицо у меня на груди. – Почему плачешь?

– Я так ждала этих слов, – пробормотала она. – Сотни раз в мечтах представляла. И вот ты сказал, но… – она вздохнула.

– Праздника не случилось? – догадался я. – Не было стихов, горячих объяснений?

– Да, – прошептала она.

– Услышишь. Я буду читать тебе стихи о любви, петь песни. Хочешь прямо сейчас?

Она посмотрела на меня влажными глазами.

– Хочу, – сказала тихо.

– Садись и слушай.

Я снял перевязь со шпагой, отнес ее в угол и взял стоявшую там гитару. Устроился на кровати и пробежал пальцами по струнам.

Что так сердце, что так сердце растревожено,

Словно ветром тронуло струну.

О любви немало песен сложено,

Я спою тебе спою еще одну…[610]

Умели предки сочинять песни. Это вам не рэп и не Шнур с его матюками.

По дорожкам, где не раз ходили оба мы

Я брожу, мечтая и любя.

Даже солнце светит по-особому

С той минуты как увидел я тебя…

Допеть мне не дали – распахнулась дверь, и в комнату ворвалась Хренина.

– Что тут происходит? – спросила грозно.

– МамА! – Груша вскочила со стула. – Платон Сергеевич сделал мне предложение, и я его приняла. А сейчас он поет мне.

– Поет он, – проворчала будущая теща. – А родительское благословение испросить? Яков! – крикнула в распахнутую дверь. – Неси икону!

Лакей появился тут же – наверняка ждал в коридоре. В руках он держал большую и наверняка тяжелую икону Богородицы в серебряном окладе. Хренина забрала ее и повернулась к нам.

– На колени!

Груша схватила меня за руку, и мы опустились на колени. В боку ощутимо кольнуло, я едва сдержал стон.

– Благословляю вас, дети!

Графиня грозно вознесла икону над моей головой. Я невольно зажмурился. Обошлось – не треснули. Перекрестили и заставили поцеловать – икону, а не тещу. После чего мать с дочерью обнялись и пустили слезу. Глафира внесла Машу, которую, как я понял, никто и не собирался укладывать. Дочь в свою очередь расцеловали – уже как члена семьи. Набежавшая дворня наперебой стала поздравлять Хрениных, вставая на колени и прикладываясь к ручкам старой и молодой барынь. Под раздачу попала и юная графиня Руцкая – ручки стали целовать и ей. Маша приняла это за новую игру, вырвалась у няньки и с радостным визгом стала носиться вокруг нас. Словом, было весело…

Глава 15

Свадьбу сыграли через неделю. Графиня торопилась: на Святки венчать нельзя, а потом Крещение и какие-то неподходящие дни[611]. Я в этом не разбираюсь, но Хренину поддержал – ко двору нужно вернуться женатым, иначе от Орловой не отбиться. И не только поэтому. Груша завладела моим сердцем, как пишут в романах. Такое случается. Вроде знаешь женщину давно, считаешь ее лишь знакомой и просто милой, и вдруг – раз, и понимаешь, как она тебе дорога. После объяснения мы с Грушей почти все время проводили вместе, я засыпал с мыслью, что завтра увижу ее снова, и просыпался радостным, потому что этот день наступил.

Несмотря на спешку и войну, все прошло как нельзя лучше. У Груши уже имелось подвенечное платье – сшили к несостоявшейся свадьбе с кавалергардом, о чем она мне смущенно сообщила. Спросив, не буду ли я тем обижен. Ответил, что мне на это фиолетово, то есть все равно. Обручальные кольца нам сделал ювелир из числа беженцев, осевших в Залесье из-за войны. Это французов сюда не пускали, а вот православных – охотно. В Залесье получили приют не только мещане, но и десятки крестьянских семей из разоренных селений, которые,