Читать книгу - ""Фантастика 2025-28". Компиляция. Книги 1-19 - Дмитрий Шатров"

– Где вчерашнюю потеряшку искали? – Обернулся к Фросту.

– Везде. В школе, на территории, потом пошли той дорогой, какой она обычно возвращалась домой. Я не понимаю…

– Этой дорогой возвращалась? – снова перебил его Самохин.

– Да.

– И вы проходили мимо этого места во время ваших поисков?

– Да.

– Не заметили ничего подозрительного?

Кроме того, что Мирослава зазомбовела и вздыбилась вот почти на этом самом месте?..

– Нет. – Фрост вдруг вспомнил, что в своих стараниях отыскать Василису Мирослава забиралась и в эти заросли тоже. – Совершенно точно – нет!

Неизвестно, сколько бы еще продолжалась эта неприятная беседа, если бы у Самохина не зазвонил мобильный: вякнул пару раз и заткнулся. Видать, не поймал сеть. Или поймал, но не удержал. Самохин бросил озадаченный взгляд сначала на экран телефона, потом на Фроста.

– Плохая связь. – Фрост пожал плечами.

Самохин молча кивнул, побрел прочь от реки, вверх по склону. Поднимался он неожиданно быстро и неожиданно ловко, не отрывая взгляд от экрана телефона. В вязкой тишине оврага его голос зазвучал неожиданно громко.

– Ну! Что выяснили?

Наверное, что-то выяснили, потому что Самохин прекратил свое восхождение и внимательно слушал собеседника несколько минут. Сначала слушал, а потом спросил:

– А родители почему не спохватились? У них дите малолетнее дома не ночует, а они что?

На сей раз объяснение заняло всего пару секунд.

– Ясно, – сказал Самохин мрачно. – Когда проспятся, допросите. Да, и мамашку, и отчима. Особенно отчима!

Фросту тоже все стало ясно. Ситуация была если не привычная, то точно узнаваемая. Родители бухают, а ребенок предоставлен сам себе. И если в случае с Василисой Гала хотя бы озаботилась ее исчезновением, то исчезновения этой несчастной девочки вообще никто не заметил. Разве только в школе. Теперь уже точно не в Горисветовской, а в самой обыкновенной сельской. А сколько еще в округе таких неприкаянных детей? Фрост знал, что много. Он посмотрел на свои затянутые в перчатки руки. Кости заныли, словно он был дряхлым старцем, реагирующим на смену погоды.

– Что с руками? – Задумавшись, он не заметил, как вернулся Самохин. Вернулся и с интересом пялился на перчатки Фроста.

А что? Очень даже подозрительно! С чего это он в перчатках на месте преступления?! Объяснять было долго, поэтому Фрост молча стащил перчатки, вытянул перед собой руки. Самохин разглядывал их долго и без смущения. Наверное, смущение у людей его профессии атрофируется еще в самом начале карьеры.

– Давно? – спросил он, налюбовавшись.

– В детстве.

– Не жарко в перчатках?

– Я привык.

На том их разговор и закончился. Казалось, Самохин выяснил все, что хотел. Фросту было велено расписаться в протоколе, пообещать являться по первому требованию и оказывать всяческое содействие. Он расписался и пообещал. А что еще ему оставалось?

* * *

У Мирославы болела голова. Болела, не переставая, с того момента, как она увидела мертвую девочку. Не помогли ни таблетки, ни крепчайший кофе, ни принесенный Лисапетой отвар «сердечных трав». Сердечный отвар она бы не стала пить никогда и ни за что, но Лисапета настаивала, а у Мирославы не осталось никаких сил держать оборону. Она и так держала оборону целый день! Сначала в разговоре с этим настырным следователем, который смотрел на нее так, словно она была не человеком, а редким музейным экспонатом. Потом в разговоре с шефом, который желал знать о случившейся трагедии в малейших подробностях и требовал от Мирославы почти невероятного – соблюдения полной конфиденциальности. А откуда взяться конфиденциальности, когда уже вся деревня стоит на ушах, а об убийстве ребенка знает весь район, если не область! Мирославе уже звонили из местной газеты, требовали пояснить и уточнить. Звонившего она послала еще до того, как тот успел закончить свой спич. Послала, а номер занесла в черный список. Журналюга потом пытался дозваниваться еще с нескольких номеров, а когда с Мирославой ничего не вышло, принялся донимать персонал. С персоналом у Мирославы разговор был короткий, она просто передала сотрудникам школы слова Всеволода Мстиславовича. В словах этих не было явной угрозы, но про конфиденциальность все всё поняли правильно. По крайней мере, Мирославе хотелось так думать.

Тяжелее всего пришлось во время разговора с родителями Василия. Сначала Мирослава успокаивала бьющуюся в истерике Васину маму, а потом выслушивала угрозы от Васиного папы. И еще неизвестно, что хуже: истерики или угрозы. Сошлись на том, что до утра следующего дня Василию будет обеспечен максимальный уход и защита, что ни на минуту, ни на секундочку ребенок не останется в стенах школы один, а утром за ним приедут родители. Мирослава боялась, что не только за ним одним. Несмотря на строжайшую конфиденциальность и принятые меры, вечером Мирославе позвонило еще несколько встревоженных родителей. Пришлось объяснять, что к школе случившееся не имеет никакого отношения, что все воспитанники находятся в безопасности и под неусыпным присмотром персонала и охраны. Подействовали ли ее заверения, Мирослава не знала, но боялась, что не особо.

Хорошо хоть разговор с учредителями и попечительским советом шеф милосердно взял на себя. Мирославе хватило и того сумасшедшего дома, который сейчас творился в школе. Несмотря на то, что Василий Самсонов был благоразумно изолирован от остальных, слухи и страхи росли, как снежный ком. Мирослава приказала отменить все дополнительные занятия, тренировки и конные прогулки, наглухо запечатала все известные ей ходы и выходы с территории, переведя школу фактически на осадное положение. Детей, которые не оставались в Горисветово на ночь, передавали родителям под расписку, оставшихся пересчитывали по головам, как курят. Сначала пересчитала Лисапета, потом Мирослава лично. Все на месте, все в своих комнатах, скорее возбужденные, чем напуганные.

Вот так Мирослава провела этот бесконечный день, не обращая внимания на адскую головную боль и на все нарастающую тревогу, поэтому сначала согласилась на сердечный отвар Лисапеты, а потом решилась даже на рюмку коньяка. Не помогло ни то, ни другое. Неминуемость чего-то непоправимого не отпускала, сжимала горло стальными пальцами с такой силой, что к концу дня Мирослава уже сипела. Оставалось самое последнее средство.

Натянув джинсы и худи, Мирослава вышла в сгущающиеся осенние сумерки. Дяде Мите можно было бы и позвонить, хотя бы для того, чтобы убедиться, что он все еще в конюшне, а не ушел домой. Но она не стала звонить. Даже если его уже нет на работе, она пройдется,