Читать книгу - "Крик родившихся завтра - Михаил Савеличев"

– Давай попробуем по-другому, – Наталья осторожно похлопала Бравого по потной спине.

– Что? Как?

– Ляг. Вот так. Спокойнее. Ничего не делай, я всё сделаю сама.

Судя по всему, жена Бравого держала его на позиционном сухом пайке – строго в ночнушке и строго на спине.

– Ты где этому научилась? – почему-то прошептал Бравый.

– В Париже. Был в Париже?

– Почти.

– Это как?

– Сотню километров не дошел со своим батальоном. А съездить потом не удалось.

– Неужели тамошние девицы не преподали юному воину-освободителю уроков любви где-нибудь на сеновале?

– Перестань. Нет, не перестань, продолжай…

До самого последнего мгновения Наталья ничего не испытала. Ни капли возбуждения, ни грамма страсти. Или так и должны себя чувствовать женщины легкого поведения? Оргазм – дело чересчур затратное. Особенно для женщины, которой природой предписано понести и девять месяцев взращивать плод. Слишком сложное мероприятие, чтобы расточать энергию на оргазмы. Мужчины – другое дело. Расходный материал эволюции. Без оргазма не пошевелится.

– О чем думаешь? – Бравый ворошил ее короткие волосы. Пытался ухватить покрепче в какой-то мужской ласке. Не получалось.

– Об оргазме, – призналась Наталья. – Где сигареты? А, вот.

– Там действительно была одна француженка, – сказал Бравый. – Ничего особенного. Обычная деревенская дурнушка. Но симпатичная.

– Только не надо рассказывать о своих бравых похождениях.

– Нет-нет. Я был молод и глуп. Даже войны толком не видел – задел краешком. А то, что видел, не способствовало романтике.

Он вдруг сел.

– Ты чего? Не хочешь, не вспоминай.

– Горы обуви. Горы детской обуви. Горы игрушек.

Наталья погладила его. Он вздрогнул, но не обернулся. Не отстранился.

– Столько лет прошло, а они перед глазами стоят. Как картинка. Кому только в голову пришло включить пацана, и войны-то не видевшего, в батальон связи? Связи… Аушвиц, Бухенвальд, Форт де Роменвиль – и везде нужна связь для следователей. Наверное, поэтому и включили – мальчишка, не озверел, не видел крови, значит, должен выдержать. Выдержать. Кто-то ведь должен делать и эту работу?

– Прости. С этими идиотскими шутками…

– Я виноват, – сказал Бравый. – Ужасно виноват.

Наталья обняла его, прижалась крепче. Рука скользнула по животу.

– Всё было хорошо, даже и не думай…

Бравый вздрогнул от прикосновения.

– Нет. Я не об этом. Дело в том, что это я открыл детей патронажа.

Наталья замерла.

– Открыл? Детей патронажа? О чем ты?

– Форт де Роменвиль. Это не был обычный лагерь. То есть был, конечно же. Там в специальном отделении содержались детишки. Не очень много… Следователи долго не понимали, для чего. Точнее, понятно, что над ними ставились эксперименты. Странные эксперименты. Непонятное оборудование. Никаких записей. И свидетелей. Всех детей перед нашим наступлением… Почти всех. Но я нашел одного. Совершенно случайно. В той деревне… Дурак, какой же я дурак.

Наталья слушала, а он говорил и говорил. Хорошо, что он не видел ее лица. Хорошо, что она не видела его. И ничего не чувствовала, ни ужаса, ни жалости. Только то, что из нее вытекало. Медленно, вязко, липко.

А потом он спросил:

– Можешь кое-что взять для нее?

– Для Кюри? Наверное. Она любит книги. Если у тебя остались детские…

Он резко встал и принялся копаться в шкафу, сбрасывая на пол картонные коробки.

– Где же они? А, вот, нашел.

Наталья приподнялась на локте. Бравый держал на ладонях, будто преподносил ей подарок, пару туфель. Красные, лакированные, с закругленными носками. Мечта любой девочки.

– Дочка их не надевала.

Коробки усеивали пол. Кое-какие открылись, высыпав содержимое – ботинки, сандалии, туфли, тапочки – яркие и пестрые.

– Так ты возьмешь?

У Натальи пересохло в горле. Пришлось кивнуть.

10

«Вход запрещен – предъявите допуск».

Зеленые буквы на темном экране. А что она ожидала? Рабочая станция привычно гудела, непривычно отказывая ей в доступе к нужной информации. Конечно, можно попробовать свой доступ. Скоммутироваться с длинной цепочкой передающих центров – Бритва, Декадник, Гора, но сколько понадобится времени? И не факт, что доступ из Института экспериментальной медицины откроет хранилище Спецкомитета.

Оставалось только закурить и разглядывать папки со статистическими отчетами по пятилетнему плану округа Абасири. Сбор лука и перечной мяты, выгон саке и животноводство. Много интересного, но ей совершенно не нужного. А нужен ей всего лишь набор цифр или, скорее, кодовое слово. И если это слово, то она вполне может его знать. Нечто сентиментальное. Из прошлой жизни. Например, ее имя.

«НАТАЛЬЯ»

«Вход запрещен – предъявите допуск».

Или позапрошлой жизни – имя мамы.

Один ответ.

Наверное, это обидно. Имена двух самых дорогих женщин не удостоились чести стать паролем для доступа к документам особой важности. Хотя что она знает об отце? Сколько у него было этих женщин в тех далеких и безвестных гарнизонах, куда мама ехать отказывалась? Случалось ведь и такое. Редко, но случалось. Вот, например, еще имя:

«КЮРИ»

Вход запрещен, и далее по тексту.

Слишком прямолинейно. Может, катакана? Пришлось сверяться с бумажкой, набирая индекс каждой замысловатой буквы, точнее – слога.

Бесполезно. А времени в обрез. Скоро доза прекратит свое действие, легкий намек на эйфорию окончательно испарится и придется возвращаться. Трясущимися пальцами много не понабираешь.

Внизу экрана зажглось окошечко:

«ПЕРЕВОД?»

Чего перевод? Наталья ткнула в клавишу.

«ОГУРЕЦ»

Вот так так. Кюри – не просто Кюри, и даже не Склодовская-Кюри, а всего лишь огурец. Овощ. Бесполезный, но популярный в садово-огородных товариществах. Такой зеленый, с пупырышками. Хорош в соленом виде. И малосольном. Нет, она знала, что местные имена что-то значат. Например, нечто поэтичное. Одинокая луна или Поющий ветер. Но Огурец? Есть в этом нечто унизительное. Больше похожее на кличку.

Пальцы ощутимо дрожат. Сгиб локтя онемел, будто там кусочек вечного льда. Об этом тоже стоит подумать – что с ней происходит и почему. Но о себе думать всегда недосуг. А если говорить честно – страшно.

Хорошо, перейдем всё же на числа.

День рождения мамы.

Промах.