Читать книгу - "Вредители - Александр Накул"

Садатаро захрипел, выронил конверт и листок, замахал руками, пытаясь удержать равновесие.

Но было слишком поздно.

Чернильная синева расползалась по горлу. Он задёргался, задыхаясь, взмахнул руками в последний раз и рухнул прямо на пороге.

Подёргался ещё. И утих.

А конверт и листок спланировали куда-то в ночной сад.

Это был тот самый случай, про какие говорят: утром — румянец на лице, а вечером — лишь белые кости.

Кимитакэ стоял и смотрел, охваченный ужасом. Он сразу догадался что произошло. И что дедушка уже мёртв, можно даже не проверять. И что конверт и оставшийся чистый листок скорее всего безопасны ― ведь письмо было адресовано старому Садатаро, а не всей его родне.

Хотелось убежать и спрятаться где-то в комнате, под одеяло, подальше от всех этих иероглифов и от наглой круглой луны, что смотрит и смотрит.

Но мальчику всё же хватило мужества, чтобы дождаться у мёртвого тела, пока уляжется паника, и соберётся семья.

Только тогда огласить последнюю волю бывшего губернатора:

― Дедушка просил, чтобы на надгробье указали возраст в восемьдесят лет,― сообщил он отцу, когда вся семья собралась вокруг тела,― А не семьдесят девять, как на самом деле. Он заказал эпитафию заранее и не хочет, чтобы её пришлось переделывать.

Это было исполнено.

Разумеется, про смертоносный иероглиф Кимитакэ никому рассказывать не стал. Даже полиции ― тем более, что его толком и не спрашивали. Создавалось впечатление, что все только рады наконец отделаться от бывшего губернатора.

Писать об этом в дневник он тоже не стал, ограничился краткой пометкой. Не хотелось помещать на бумагу никаких подробностей. К тому же ― мало ли, кто прочитает.

В этом беда всех подлинных личных дневников. В минуты душевных бурь тебе точно не до записей. А в обычные дни ― не происходит ничего необычного.

А ведь именно этот случай подтолкнул Кимитакэ к изучению магической каллиграфии ― искусства настолько редкого, что одни исследователи считали его утраченным, а другие ― и вовсе несуществующим.

В тот вечер ценой своей жизни старый Садатаро показал ― каллиграфическая магия жива и работает. А значит, её можно изучить.

(Пусть даже учитель Курода не выдержал бы и одной чашки чая в обществе старого греховодника Садатаро)

Дальнейшее было делом усердия и смекалки…

***

Сбить Кимитакэ с выбранного пути не смогли ни пропажа учителя, ни даже смерть сестры полугодом позже.

И она сама не помнила, где и чего она не так выпила.

Он был возле её постели, когда состояние уже было полностью безнадёжно, ощущал кожей полыхание удушливого жара и судороги лихорадки, проклинал себя ― но понимал, что сейчас, в переполненной государственной больнице, он не может сделать ничего. Он не знал никакого чудодейственного спасительного средства. Конечно, он мог принести чернил и написать ей на суставах чудесные знаки, которые облегчили бы её страдания. Но он знал, что медсёстры всё равно их сотрут, а объяснить им, почему важно их сохранить, он не сможет.

Как же страшно умирать в государственной больнице, где ты ― всего лишь временный постоялец, а смерть заберёт тебя неизвестно когда! И где ты никому не можешь ничего объяснить.

Потому что у них есть инструкции, а ты просто проведать или умереть заглянул.

…Конечно, если не просто писать, а татуировать нужные знаки, то стереть их будет непросто ― но делать это слишком долго, да и не владел он искусством татуировки.

Душа болела, а желудок рвался при виде того, в каком состоянии оказалась. Если бы для её спасения было достаточно отрубить себе руку, как сделал это дровосек, который хотел стать учеником Бодхидхармы ― Кимитакэ согласился бы на это в тот же момент и ни на миг не усомнился в своём выборе, как не сомневаются в нём герои войны, когда погибают на смертельно опасном задании.

Но отрубание руки никак не могло помочь сестре. Не было вообще никакого способа ей помочь. И от этого положение сестры было особенно мучительным.

Она была вторым, после деда, по-настоящему близким членом семьи. Остальные словно играли роли, по примеру бабушкиных служанок.

И она умерла, стоило ему сомкнуть глаза, ― как ему показалось, он всего лишь моргнул, а когда открыл глаза, лицо в алых пятнах уже ничего не могло выражать.

Странно, но потом он не смог вспомнить ничего из разговоров с ней ― только в дневнике остались какие-то реплики, в основном пересказанные.

Сестра не давала советов, её талантом было поддерживать. Она обладала редкой способностью подстраиваться под собеседника в разговоре. Никогда не спорила, а вместо этого словно развивала услышанное. Так, что кто бы с ней не говорил, просто понимал, что он не один в этом мире с такими мыслями ― и от этого ему становилось теплей.

Ну и осталась фотография, где он и сестра сидят на европейском белом диванчике в родительском доме, а на руках у них кот. И если кто-то из одноклассников всё-таки заходил к нему домой (раньше одноклассников отпугивала бабушка), он неизменно обращали внимание на фотографию на поминальном алтаре и спрашивали, не замечая такого очевидного семейного сходства:

― Это твоя невеста? От чего она умерла?

Так что фотографию пришлось спрятать.

5. Кто он ― злой гений деревенской тусовки?