Читать книгу - "Семейное дело - Андрей Посняков"

Помощь принимается в кабинете № 22 на втором этаже бывшего правления С.-Петербургского коммерческого банка. Не будем же равнодушными, поможем всем миром!

Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Мир хижинам – война дворцам!

Краскор тов. Митя Столяров».

«Ведомости Озёрского уисполкома», номер 23 от 18 августа 1920 г.

Краскор товарищ Митя Столяров, белобрысый юноша лет девятнадцати, сутулый и щуплый, с красными от недосыпания – по ночам писал заметки – глазами, нынче чувствовал себя, как никогда, прекрасно! Ещё бы! В «Ведомостях», наконец-то, выдали обещанные гонорары, причём совершенно роскошным пайком: каравай хлеба, полдюжины гусиных яиц и полмешка картошки! А если учесть, что у Мити ещё имелся припрятанный шмат сала, выменянный на местном рынке у черноглазого спекулянта за пару почти новых обмоток, то… можно себе представить все предвкушения одиноко живущего молодого человека без особых возможностей, но, бесспорно – таланта, непризнанного пока ещё поэта и будущего столпа советской периодики.

Схоронив год назад мать – очень хорошую, кстати, портниху, – Митя остался совсем один (отец погиб ещё до войны – попал под поезд, а братья – недавно, от тифа). Хорошо, хоть квартирная плата и все прочие платежи во времена военного коммунизма были понятием условным, да и в уисполкоме корреспонденту иногда подкидывали талоны на морковный чай с корочкой хлеба… а то протянул бы товарищ Столяров ноги от голода, и так уже истощал, не хуже тех умерших беженцев, о которых совсем недавно писал. Раньше-то, когда мать жива была, подрабатывала шитьём, и продукты в доме имелись, а вот ныне… далеко не всегда. Хорошо, хоть морковный чай… талоны.

Нет, Митя не унывал, не жаловался: так сейчас все жили, что поделать – война. Вот разобьём буржуев, покончим с Врангелем и белыми польскими панами, вот тогда и настанет настоящая жизнь, такая, что… такая… такая… Коммунизм – одно слово! А сейчас и потерпеть можно, тем более – уже недолго осталось, совсем недолго.

Нет, и сейчас можно было жить, чего уж. Столяровы издавна квартировали почти в самом центре города – пусть небольшого, но города! – в одном из многоэтажных доходных домов, до революции принадлежавших известному купцу Никодиму Десяткину, а ныне, понятно, национализированных. После смерти матери юношу уплотнили, на что Митя вовсе не сетовал – что он, буржуй, что ли, в двух комнатах жить? Маленькую и тёмную, похожую на ученический пенал – оставили Столярову, другую же – большую и светлую – по решению жилтоварищества разделили фанерной перегородкой на две, одну дали товарищу Чеширскому с супругой, сотруднику уездного земнадзора, вторую – молодому угрюмому парню, сотруднику местной ЧК.

Чекиста звали Пётр Бруджа – подозрительно, но сказал, что из стрелков латышских, и так всё объяснил. И при этом он чем-то походил на Митю: такой же сутулый, тощий и такие же красные глаза. Правда, волосы не белобрысые, а чёрные, как смоль, и кожа – бледная, словно у поганки. И холодная. Однажды Столяров прикоснулся к руке чекиста и поразился, насколько она ледяная.

«Замёрз», – буркнул тогда Пётр, и больше к этой теме они не возвращались.

На работу чекист ходил по ночам, днём отсыпался и – дивное дело! – сразу же попросил поменяться: свой, большой и светлый, кусок комнаты отдать в обмен на сырой и тёмный «пенал». Митя, конечно же, обрадовался, вот только несколько побаивался – а как на это посмотрит жилищный комитет? Новый сосед, однако же, обещал всё уладить… и уладил, всё же чекист, не кто-нибудь, – жилком переезд благословил! А ещё в тот же вечер поделился с Митей пайком, да и потом частенько делился – вот оказался какой человек, не то, что эти… Чеширские. А с виду – угрюмец нелюдимый! Правда, к себе в комнату никогда не приглашал, да и за стол вместе с Митей не садился, потому что сильно на работе уставал. Так это и понятно, работа у человека такая, что не позавидуешь. Почётная, конечно – да, но не позавидуешь: сколько нынче развелось спекулянтов, барыг разных, недобитых белогвардейцев, да и дезертирские шайки в окрестных лесах так и шастали…

…Насвистывая «Беснуйтесь, тираны», юный корреспондент уездных «Ведомостей» скинул с плеча мешок и остановился передохнуть у родного парадного, если так можно было назвать изрядно загаженный и вечно тёмный подъезд, мрачным видом своим напоминавший какую-нибудь крипту или глубокую, с летучими мышами, пещеру.

Тащить мешок по узкой лестнице на четвёртый этаж – не сахар, хоть и говорят, что своя ноша не тянет. Стоял Митя, дух переводил, отдыхая, любовался звёздным вечерним небом да зацепившимся за острый угол крыши месяцем ржавого, серебристо-красноваго цвета. Кроме месяца и мерцающих жёлтых звёзд, ничего более тёмные улицы Озёрска не освещало: время такое, что уж поделать – не до фонарей!

– Ой!

Взвалив мешок на плечи, юноша едва не столкнулся с выбежавшим из подъезда парнем, в коем не сразу признал соседа-чекиста, а когда признал – куртка из «чёртовой кожи», брюки галифе, кожаная, с красной звёздочкой, фуражка, – то здороваться было уже поздно. И всё ж Митя повернул голову да крикнул вослед:

– Удачи, Пётр!

Не «Петя» прокричал – «Пётр», чекист просил, чтоб его только так и звали, а ещё лучше – «товарищ Бруджа», без панибратства.

Бруджа, однако, услышал, обернулся, правда, ничего не сказал, даже не махнул рукой, и очень быстро ушёл, что и понятно – дела! Важные дела, государственные, на то и ЧК.

Поднявшись к себе в квартирку, Митя сразу прошёл на кухню, поставил вариться картошку, потом, подумав, отложил с десяток картофелин покрупнее – соседу-чекисту в подарок, а то как-то не по-людски – тот угощает, а Митя что ж? – и только после этого взялся за сало.

…А пока юный корреспондент «Ведомостей» пировал, смачно заедая разваристую картошечку салом, бдительный и неустрашимый сотрудник ЧК товарищ Бруджа зачем-то осмотрелся вокруг и, не заметив ничего подозрительного, быстрым шагом направился к привокзальному скверу. Шагал вполне уверенно, ни на что не натыкался, словно бы видел в темноте ничуть не хуже кошки.

А ведь и верно – видел!

Видел, как гопники – ошивающиеся вокруг вокзала трое неслабых парней – подскочили к припозднившейся с редкого поезда дамочке да, не говоря худого слова, выхватили её саквояж, а саму потащили в кусты. В другое время Пётр, конечно, вмешался бы, поскольку положительные показатели молодому уполномоченному были ох как нужны, легко совладал бы с троими да приволок бандюганов в бывшее судебное присутствие – двухэтажный, с лепниною, особнячок, – где ныне располагался уездный отдел губчека. Начальник, товарищ Отто Лациньш – вот он точно был из латышских революционных стрелков, – косноязычно похвалил бы молодого и ретивого да ещё поставил другим в пример: вот, мол, не зря товарищ Бруджа по ночам дежурит! Борется с бандитизмом изо всех своих молодых сил.

Из молодых, да… Эх, знал бы начальник, сколько его сотруднику на самом деле лет…