Читать книгу - "Изумрудные глаза - Дэниел Моран"

Спустя несколько мгновений из кухни донесся лай автоматического оружия. Трент с облегчением вслушивался в эту музыку, спасшую ему жизнь.

– Вот он. – Джимми указал на маленький бархатный мешочек. – Мне кажется, ты рад вернуть его.

Трент молча поднял чехол, в котором находился драгоценный камень, сунул его во внутренний карман своего валявшегося на полу пиджака. Старик Родриго (ему было двадцать семь лет), исполнявший у Драконов обязанности лекаря, закончил смазывать ожог на спине у Трента. При этом с сожалением сообщил, что на спине даже шрама не останется – так, что-то вроде родимого пятна, разве что цветом отличающегося от соседних участков кожи. То ли дело настоящий боевой рубец, восхищенно добавил Родриго, особенно на лице.

Трент и на это героическое замечание не прореагировал, только одернул рубашку. На боль внимания не обращал – чем бы старина Родриго ни смазывал его спину, это все-таки лучше, чем предсмертные муки. Не воспользовался и протянутой рукой Джимми – поднялся сам и уселся в одно из сохранившихся кресел. Обвел взглядом зал ресторана.

– Сколько погибших? – наконец спросил он.

– Три Макута, – гордо дол ожил Джимми. – Наши все целехоньки. Дюжина обожженных, твоя рана будет пострашнее.

Некоторое время Трент пристально разглядывал братишку. Смотрел зло, отчужденно.

– Лучше бы ты не приходил сюда, – наконец заявил Трент.

– То есть как?

– Девушка погибла! Итого четверо. – Трент сделал паузу. – Ты знаешь, я ненавижу мазил куда больше, чем лазерные лучи. Тебе должно быть известно, что пули имеют склонность, – он взмахнул рукой, как бы намечая траекторию, – рикошетировать.

Джимми удивленно посмотрел на Трента. Он редко выходил из себя, но на этот раз на его лице читалось нескрываемое раздражение.

– Если бы я вовремя не появился, быть бы тебе покойником! – воскликнул латинос.

– Тогда было бы только два трупа. Я и Макут, а она осталась бы жива.

Трент медленно поднялся. На обжигающую боль, перечеркнувшую спину от плеча до пояса, старался не обращать внимания, направился к выходу с кухни. Миновал зал и вышел на улицу.

Джимми последовал за ним. На тротуаре он молча подозвал двух вооруженных Драконов, дежуривших у входа в «У Макги».

– Эй, ребята! Проводите его до дома. Оружие на изготовку!

Те приблизились, встали позади Трента. Джимми неожиданно вернулся в ресторан, подошел к лекарю, склонившемуся над телом девушки.

Старина Родриго с удивлением поднял глаза на Джимми. Родригес взглянул на изуродованный труп девушки и, не выдержав, отвернулся. На теле различались три глубоких лазерных разреза, но это были пустяки по сравнению с выпущенной в живот автоматной очередью, ставшей причиной смерти.

– Родриго, у кого из Макутов был автомат? – спросил Джимми.

Старина Родриго пожал плечами. Ответил с лонгайлендским акцентом, к которому Джимми с детства относился с некоторым подозрением – парни с острова всегда такие ломаки.

– Макуты? Ты же знаешь, они используют исключительно импульсные пукалки. Лазеры, мазеры, все такое прочее.

Джимми сглотнул:

– Выходит, это я ее?

– Ты был первым, а так, кто знает? Работать следует с осторожностью, – осуждающе ответил старина Родриго. – Неужели тебе не известно, что пули имеют склонность рассеиваться?

Мила и проповедник Энди сидели на крыльце дома священника. Следующая дверь вела в храм Эриса. Оба были тепло одеты – дни стояли морозные – и наблюдали, как солнце садится в облачную завесь на востоке.

– Я в самом деле не помню, – рассказывала Мила, – как началась Большая Беда. Никто из нас толком ничего не помнит. Не потому, что с памятью стало плохо, просто никто не ожидал, что такое может случиться. Все смешалось, потом никак... – она неопределенно повертела рукой в воздухе, – не распутать. Знаю только, что вышла на улицу, когда это случилось. Потом телепаты закричали... – Она сделала паузу и с тем же недоумением объяснила: – Я не помню – на самом деле закричали или мысленно, только у меня в голове что-то вдруг сломалось. Затем услышала страшный грохот и увидела грибообразное облако, встающее под облака. – Она встряхнула головой. – Большинство моих сверстников тут же свихнулись, а большинство свихнувшихся померли. Дети поменьше легче перенесли головную боль, но вот что вышло – дети выжили, а родители погибли. Вот так мы, из старших классов, сразу перестали быть детьми. Пришлось позаботиться о малышах.

– Стали няньками?

Мила искоса взглянула на проповедника – зачем спрашивает? Может, посмеивается? Вроде нет.

– Ну и стала. Мне нравится возиться с малышами, особенно с теми, кто пережил такое. Если рассказать, как нам было трудно... – Она помолчала. – Об этом не расскажешь. Одним словом, все, кто находился рядом со мной, выжили. Потом, правда, разбрелись.

Проповедник вздохнул:

– Я желал бы помочь тебе, родная. Быть рядом.

Он тоже не сразу продолжил рассказ – сначала долго смотрел на тусклое, на глазах скрадываемое облаками светило.

– Я в те дни находился в дороге. Как раз возвращался домой, а миротворцы оцепили территорию. Начались беспорядки – плохо дело. Так и остался за Гранью с той стороны. – Он тяжело вздохнул. – Хочешь, расскажу, как это было по ту сторону Фринджа?

Мила пожала плечами:

– Зачем?

Проповедник чуть наклонился к ней и поделился:

– Я слышал, что некоторые из выживших могут кое-что различать.

Он вопросительно смотрел на девушку, неопределенно, совсем как Мила, повертел рукой в воздухе и добавил:

– Что-то вроде чужих мыслей.

Мила не ответила.

Прошлое с необыкновенной ясностью возродилось перед ней. Значит, вот как все было. Телепаты вскрикнули – не на самом деле, не понарошку, а непосредственно в сознании. Кричали так, что у нее голова едва от боли не раскололась. И многие другие услышали этот вопль. И тоже хватались за головы, сами вопили, катались по земле и вопили. Когда прошли годы, она уже не могла с уверенностью сказать, что слышала этот крик. Может, потому, что страшно было вспоминать о тех минутах, хотелось забыть о них напрочь, но куда деваться от последствий? Вот они, последствия, налицо.

Столько погибших, столько двинувшихся мозгами. Хотя это была боль физическая, но все-таки просто боль. С ней можно было бы справиться, но как справиться с ужасом? Ей было двадцать пять, и она знала, что такое ужас. Это когда малышни, от грудных до пяти– шестилетних, полным-полно; подростков поменьше, юношей и девушек совсем немного, а родителей нет. Родители умерли. Никто не мог сказать, когда же это все начнется снова – дедушки, бабушки, папы, мамы, дети, от самых старших до младенцев. Вот это и был ужас. Были девочки пяти-шести лет, но они не могли иметь детей. Кто мог рассказать им, на что похожи дети, или кто знал имена их будущих мужей, за которых они должны были выйти замуж, когда придет их черед?