Читать книгу - "Спин - Роберт Чарльз Уилсон"

Все куда-то падают и куда-то попадают. И вот мы сняли комнату на третьем этаже «колониального» отеля в Паданге — устранились и уединились.

За девятьсот евро в сутки здесь, оказывается, тоже можно уединиться. И любоваться с балкона на Тихий океан. В ясную погоду — а такая и стояла в последние дни — мы видели на горизонте начало Арки. От горизонта вертикально взмывала и таяла в небе туманная полоса. Конечно, с западной оконечности Суматры всей Арки не увидишь. Вторым концом она упиралась в горы подводного хребта Карпентера, за тысячу километров, похожая на обручальное кольцо, упавшее на ребро в мелкую лужу. На суше она могла бы перекрыть всю Индию от Бомбея до Мадраса. Или, грубо говоря, достала бы от Нью-Йорка до Чикаго.

Диана весь день проторчала на балконе, нежилась под вылинявшим полосатым зонтом и восхищалась видом. Я же втихомолку радовался, что она после всего случившегося не утратила способности хоть чем-то восхищаться.

На закате я присоединился к ней. Закат — лучшее время суток. Сухогруз, обвесившись ожерельями огней, спешил вдоль берега в порт Телук-Байюр и продвигался, как казалось нам с балкона, бесшумно и без усилий. Видимый отсюда конец Арки пылал, как раскалённый гвоздь, скрепивший небо и море. Мы следили, как наползает на Арку тень суши, как темнеет город.

Пресловутая «техника на грани фантастики». Чем, как не фантастикой, объяснишь свободное перемещение огромных водных и воздушных масс из Бенгальского залива в Индийский океан и обратно и целенаправленное перемещение судов в удалённые порты назначения? Какое чудо инженерной мысли позволяет конструкции радиусом в тысячу километров выдерживать свой собственный вес? Каким образом, из чего, из какого материала это умудрились соорудить? Как эта структура функционирует?

Возможно, Джейсон Лоутон смог бы всё это популярно растолковать, но Джейсон от нас далеко.

Диана уютно устроилась в шезлонге, её жёлтый сарафан и смешная соломенная шляпа с непомерными полями едва различимы в темноте. Угадывается её чистая, гладкая, смуглая от загара кожа. Глаза, отражающие последние отблески солнечного света, глядят настороженно. В этом она не изменилась.

Она взглянула на меня:

— Весь день места себе не находишь.

— Надо бы что-нибудь написать, пока не началось. Сохранить впечатления для памяти.

— Боишься что-то потерять? Боишься что-то забыть? Нечего бояться, Тайлер. Память тебе никто не сотрёт.

Не сотрёт, но воспоминания и сами смажутся, расплывутся, потеряют чёткость. Другие побочные последствия этого средства носят характер временный, вполне терпимы, но возможность потери памяти меня приводила в смятение.

— В любом случае у тебя все шансы. Ты и сам это должен понимать. Конечно, риск… Есть какая-то вероятность, остаётся… Но ведь ничтожная, так?

И если эта вероятность выпадет на её долю, то, скорее всего, можно будет считать, что ей повезло.

— Всё равно лучше записать, пока не поздно, — не сдавался я.

— Не хочешь — не надо. Никто тебя не торопит. Убеди себя, приготовься как следует.

— Нет-нет, я готов… — В этом я, во всяком случае, пытался себя убедить.

— Тогда сегодня и приступим.

— Да-да. Но потом…

— Потом тебе, может, и самому ничего писать не захочется.

— Кто знает… — Графомания — один из наиболее терпимых побочных эффектов.

— Посмотрим, что ты запоёшь, когда тебя укачает. — Она улыбнулась мягкой, утешающей улыбкой. — Каждый боится что-то утратить.

Это меня беспокоило, об этом я старался не думать.

— Диана, может, пора?

Воздух дышал тропиками; снизу до нашего балкона, до третьего этажа, поднимался от бассейна запах хлорки. Паданг превратился в крупный международный порт, забитый иностранцами. Индусы, филиппинцы, корейцы, даже американцы попадались, вроде нас с Дианой, шушера, не имеющая возможности обеспечить себе достаточного комфорта и не подпадающая под программы переселения ООН. Город бурлящий, во многом беззаконный — особенно с тех пор, как власть в Джакарте захватили новые реформазы.

Но отель плюёт на политические перемены, держит марку, звёзды его, в отличие от небесных, не меркнут. В небе всё затмевала вершина Арки, похожей на перевёрнутую латинскую U, выписанную неумелой рукой полуграмотного Бога. Символ непознаваемого, ворота в неизвестность. Не отрывая взгляда от Арки, я сжал руку Дианы.

— О чём ты думаешь? — спросила она.

— О том вечере, когда я в последний раз видел старые созвездия.

Дева, Стрелец, Скорпион… Теперь всего лишь термины из лексикона этих ловких жуликов, составителей гороскопов, пометки на полях книги истории.

— Отсюда они, наверное, выглядели бы иначе. Южное полушарие… — Я подумал о широтном смещении.

Уже совсем стемнело, когда мы вернулись в комнату. Я включил свет, а Диана задёрнула шторы и уверенными движениями распаковала шприц и ампулу. Я мысленно похвалил себя как способного учителя. Она наполнила шприц, нахмурилась, выгнала из него пузырёк. Руки у неё всё же дрожали. Я снял рубашку и улёгся на кровать.

— Тайлер…

Она колебалась.

— Смелее, смелее, — подбодрил её я. — Я всё прекрасно представляю. Мы уже сто раз всё обговорили.

Она кивнула, тщательно протёрла спиртом моё предплечье у локтевого сгиба. Шприц в её правой руке, поднятый вверх, перестал дрожать. Содержимое его с виду ничем не отличалось от воды из-под крана.

— Давно это было, — проронила она негромко, нерешительно.

— Что?

— В это же время суток. Мы смотрели на звёзды.

— Спасибо тебе, что не забыла.

— Такое не забывается… Ладно, работай кулачком.

Боль укола. Обычная. Во всяком случае, сначала.