Читать книгу - "Когда разум против тела. О самых загадочных неврологических расстройствах, когда-либо поражавших человеческое тело - Сюзанна О'Салливан"

о детях, и я воспользовалась возможностью, чтобы поднять вопрос о странной концентрации расстройств в этой небольшой группе маргинализованных людей. Доктору Олссен это явно не понравилось. Я чувствовала, что разочаровала ее. Я не была великим неврологом, который дал бы точное биологическое объяснение синдрому отстраненности, а затем написал бы в Шведское миграционное агентство и обеспечил убежище каждому ребенку, который в нем нуждался.

– Это происходит не потому, что они езиды, – сказала она, когда я коснулась этой темы.

Но сейчас я имела в виду не их культуру. Ее собственная культура, которой она теперь делились с детьми, интересовала меня не меньше, чем их родная страна и этническая принадлежность. Лица езидской или уйгурской национальности, ищущие убежища, а также люди балканского или советского происхождения не страдают синдромом отстраненности, когда бегут в другие страны, кроме Швеции. Если социальное влияние приводит к этому расстройству, то оно проистекает не из страны происхождения, а скорее из какого-то особого сочетания обстоятельств. Уязвимость, вызванная прошлым опытом детей, безусловно, была важна, как и переезд в Швецию и их жизнь в этой стране. В конце концов, Нола и Хелан провели здесь большую часть своей жизни.

Швеция радушно встретила семью, когда они приехали. Им было предоставлено разрешение на временное проживание и жилье в связи с ходатайством об убежище. Предварительный процесс занял три года, и только после этого все началось всерьез; к тому времени обе девочки учились в школе. Они свободно говорили по-шведски. У них установились дружеские отношения с другими детьми. Мне было интересно, знают ли они, что люди видят в них чужаков и что их дом потенциально является лишь временным пристанищем. Процесс подачи заявок растянулся на несколько лет. Хотя семья была не на суде, они чувствовали себя так, как будто их допрашивали, а не слушали. Система предоставления убежища стремится найти ошибки, которые опровергают дело заявителя, а не искать доказательства, подтверждающие его.

Беженцы во всем мире сталкиваются с аналогичными проблемами. Семьи, подающие заявления, обычно приезжают из мест с плохой репутацией в области прав человека, где властям нельзя доверять. Для подачи заявления нужно, чтобы семьи, ищущие убежища, предстали перед комиссиями и доказали, что их истории правдивы. Вопросы могут быть бесцеремонными и агрессивными и редко учитывают то, что заявитель уже перенес. Беженцы вынуждены защищать свои истории в устрашающей обстановке, после чего небольшая группа людей решает, заслуживают ли эти истории доверия. Дети, как правило, обязаны присутствовать на слушаниях.

Швеция имеет репутацию либеральной, менее расистской и менее враждебной по отношению к иммигрантам страны, чем многие другие государства.

И до недавнего времени семьям с детьми, страдающими синдромом отстраненности, автоматически предоставлялось убежище. В 2014 году премьер-министр Швеции обратился к населению с просьбой «открыть свои сердца» для лиц, ищущих убежища, и в следующем году в страну прибыло рекордное число иностранных граждан. Но вскоре настроения изменились: в соответствии с общемировой тенденцией в Швеции началась активизация праворадикальной политики и антииммигрантской риторики, а число новых случаев предоставления убежища впоследствии резко сократилось. Возможно, враждебность к иммигрантам и повышенная напряженность способствовали распространению синдрома отстраненности, но апатичные дети появлялись десятилетиями, прежде чем ситуация обернулась не в пользу просителей убежища. Поскольку синдром отстраненности, по мнению многих, вызван безнадежностью и поэтому может лечиться восстановлением надежды, возможно, не будет надуманным вывод о том, что длительный процесс предоставления убежища с тремя этапами слушаний и есть фактор, способствующий развитию расстройства. Нола и Хелан провели почти всю свою жизнь между ожиданием и унынием. Это имеет физические последствия.

Внутренний механизм преодоления стресса у этих детей такой же, как и у других людей, – отличается только их жизнь. Несомненно, тогда имеет смысл версия, согласно которой что-то конкретное в их окружении сформировало такую уникальную и специфическую физическую реакцию на психологический стресс. Проблема со здоровьем должна возникать в мозге – потому что так происходит с поведением в целом, – но вовсе не врожденная физиология, а то, каким образом внешние факторы воздействуют на мозг детей, имеет наибольшее значение для развития синдрома отстраненности.

Ребенок, столкнувшийся с возможностью депортации, – это ребенок, находящийся в напряжении.

Это порождает физические симптомы, стимулируя физиологические пути стресса. До этого момента физический опыт ребенка – просителя убежища такой же, как у любого человека, испытывающего стресс или травмированного. Именно то, что происходит дальше, и делает результат для таких детей, как Нола и Хелан, отличным от результата для всех остальных, и этот этап в значительной степени зависит от жизненного опыта.

Цепь событий, породившая синдром отстраненности, не может ограничиться одним ребенком или одной семьей. Ключ к его пониманию вряд ли найдется в голове конкретного ребенка. Все гораздо серьезнее. Эти дети уязвимы и стали такими из-за истории лишений и стрессов. Их реакция на процесс предоставления убежища вряд ли чисто биологическая, а скорее проистекает из ожидания, которое было запрограммировано в них, с учетом вклада всех людей в их окружении – и в родной стране, и тем более в Европе. Эти дети воплощают в себе социокультурный феномен. Их история была написана в разных странах, причем в таком сочетании, которое сделало их уникальными. На нее повлияли плохие социальные условия, скудное питание, эпигенетика[2], насильники, представители власти, политики, родители, врачи и средства массовой информации. Без правильного сочетания этих факторов синдрома отстраненности не существовало бы.

У всех психосоматических и функциональных заболеваний есть более двух аспектов, и это касается не только синдрома отстраненности. Его культурная специфика послужила для меня важным напоминанием о том, что социальный элемент никогда не следует недооценивать при других подобных расстройствах. В повседневной медицине большинство врачей хорошо осведомлены о роли общества в развитии болезни, но об этом не всегда легко говорить и к этому не всегда просто обращаться. Это огромная и пугающая проблема, выходящая за рамки работы отдельных врачей, и это означает, что что-то неизбежно упускается из виду. Психологические и биологические факторы являются основополагающими при психосоматических и функциональных расстройствах, поскольку они вызывают симптомы, но социокультурные факторы могут быть еще важнее. Они могут направлять течение болезни, формировать симптомы, определять тяжесть и исход заболевания; они подсказывают человеку, куда обратиться за помощью, и даже диктуют лечение. О детях с синдромом отстраненности говорят, что они не проснутся, пока им не предоставят убежище, и так оно и происходит. Они неосознанно разыгрывают болезнь, которая вошла в фольклор их маленькой общины.

Шведские дети-беженцы – небольшая группа, но на их примере можно многому научиться. Слишком долго роль социальной среды