Читать книгу - "Царица поверженная - Маргарет Джордж"

Антония! Как восторженно провозглашали они здравицы, поднимали кружки в его честь! Казалось, он лично знал каждого солдата, расспрашивал о друзьях, детях, любовных делах, ранах. Все было искренне – подделать такое невозможно.

Мы вернулись в шатер – большой, натянутый на дубовую раму тент из козлиной кожи. Внутри стояли две складные походные койки, лежала циновка на полу, две лампы, кувшины с водой и чаши.

– Ну вот. – Антоний обвел жестом убранство палатки. – Надеюсь, тебя это устраивает.

– И ты месяцами живешь в таких условиях? – удивилась я. – С твоими-то привычками!

– Поверь, мне будет не до комфорта. Думать придется о другом.

Мы присели на узкие койки. Тусклые лампы едва-едва разгоняли сумрак.

– Я вернусь с победой и положу ее к твоим ногам, – пообещал он.

– А я положу к твоим ногам еще одно наше дитя, – сказала в ответ я.

Конечно, мне предстояла куда более легкая задача: ведь ребенок растет в утробе сам, без сознательных усилий с моей стороны.

Неожиданно Антоний заключил меня в объятия, зарыв лицо в мои волосы. Он ничего не сказал, но крепкая хватка пальцев говорила за него. Его молчание было красноречивее любых слов.

Вместе мы легли на раскладную койку, и ее легкая рама заскрипела под тяжестью двух тел. Мы по-прежнему молчали. Я приберегла для него так много слов – слова прощания, напутствия, любви и ободрения. Но ни одно не приходило на ум. Я могла лишь пробегать руками по его волосам, думая о том, смогу ли я заговорить когда-нибудь снова; я боялась, что меня поразила немота. Но если это наше последнее объятие, то какое значение имеют слова, сказанные или нет. Никакие речи уже не помогут.

С Цезарем все было иначе – никому из нас и в голову не приходило, что та встреча станет последней. Стократ лучше пребывать в неведении! Будь они прокляты, все расставания и прощания!

Судорожно всхлипнув, я прижалась к Антонию, обхватила его голову и покрыла лицо поцелуями, словно надеялась навсегда сохранить на губах отпечатки его губ, лба, носа и щек. Я хотела сохранить возлюбленного не только в моей зрительной памяти, но и в памяти тела и потому прижимала его к себе из последних слабых сил, пока он не прервал заклятие молчания, чуть слышно сказав:

– Я люблю тебя.

Он прижал меня к себе так крепко, что я чуть не задохнулась.

В тусклом янтарном свете ламп мы сплетали наши руки и ноги, сливаясь воедино на походной койке, проникая друг в друга, всецело отдаваясь друг другу. Так наши тела проговорили все невысказанные слова прощания.

То была короткая ночь – мне казалось, рассвет наступил в полночь. Я предпочла бы, чтобы ночь не кончалась вовсе или, на худой конец, продлилась до полудня. К тому времени, когда первый луч света прокрался в наш шатер, лагерь уже пробудился. Антоний высунул голову из-за полога, и его приветствовал хор добродушно-насмешливых голосов. Смутившись, он торопливо натянул одежду, легко поцеловал меня и сказал:

– К середине утра закончу проверку легионов, и мы снова встретимся. Я хочу тебе кое-что показать. Например, наши осадные машины.

Я потянулась:

– Да. К тому времени буду вполне готова.

Как только он ушел, я встала с шаткой койки, умылась холодной водой из кувшина, облачилась в дорожную одежду и еще раз оглядела палатку, гадая, каково это – жить в таких условиях месяцами, в жару и в холод. Я знала, что военный устав предписывает римлянам после каждого дневного перехода устраивать укрепленный лагерь. В результате к маршу добавлялись еще два-три часа работы, и неудивительно, что солдаты спали как убитые. За валом и частоколом они не только чувствовали себя в безопасности, но и просто валились с ног от усталости.

Я вышла из палатки и увидела, что все войско толпится возле реки. Армия была огромной – сто тысяч человек. Сколько для них нужно снаряжения, палаток, мулов, подвод, провизии, инструментов! Кроме метательного копья, меча, кинжала, щита и тяжелого бронзового шлема каждый солдат нес на себе в бронзовом коробе трехдневный запас еды, котелок, ручную мельницу, шанцевый инструмент: киркомотыгу, цепь, пилу, крюк, колья для изгороди и даже плетеную корзину для переноски земли. Оставалось только дивиться: солдаты в полной выкладке день за днем проходили без устали по пятнадцать миль, а на марш-броске преодолевали целых двадцать пять.

Как и говорил Антоний, под его командованием в Парфию отправились шестнадцать легионов. Некоторые – например, пятый и шестой – состояли из закаленных ветеранов. В других контингент был посвежее. Поскольку каждый легион представлял собой живую общность со своим именем, историей, легендами, традициями, иногда особыми символами и отличительными знаками, при выбывании легионеров их не заменяли новобранцами. В результате самые опытные легионы, прошедшие огонь и воду, имели неполную численность, редко достигая штатных пяти тысяч. Лучшие легионы Антония были укомплектованы примерно на три четверти, а новобранцы направлялись в новые подразделения.

Под командованием моего мужа собралась, пожалуй, лучшая армия, какую когда-либо выставлял Рим. Даже у Цезаря не было такой.

Я увидела Антония, ехавшего верхом сквозь толпу. Он двигался медленно, поскольку, похоже, каждый солдат имел к нему какое-то дело. Если это и раздражало его, отвлекая от действительно важных вопросов, он все равно не выказывал ни малейшего недовольства. Среди своих воинов он выглядел так грозно и великолепно, что впору было забыть обо всех ждущих впереди трудностях, о сотнях миль предстоящего пути и уверовать в его непобедимость. Сейчас, в лучах отражавшегося на речной глади солнца, все проблемы казались разрешимыми, все преграды – преодолимыми.

Увидев меня, Антоний замахал рукой и рысцой направил коня в мою сторону.

– Сейчас тебе подведут лошадь, и мы вместе осмотрим осадные и метательные машины, – сказал он.

По его приподнятому настроению я поняла, что он уже не думает о ночи в палатке, а лишь о начавшейся кампании.

Вместе мы поехали к краю широкого поля, откуда начиналась дорога на юг. Скоро по ней загромыхают подводы и зашагают войска.

Передо мной раскинулся целый передвижной город: повозки с заготовками бревен разных размеров, тысячи жердей и кольев, массивные рамы на огромных колесах. И огромный таран, лежавший на сцепке из плоских платформ, – его железный ударный наконечник отсвечивал серым в лучах солнца.

– Как вообще это можно перевезти? – спросила я с удивлением. – Таран такой длинный, что не пройдет по извилистым тропам.

– Как раз поэтому он погружен не на одну большую платформу, а на сцепку, – пояснил Антоний. – Ее элементы изгибаются, что помогает на поворотах.

– Но сам таран не гнется.