Читать книгу - "Старая крепость. Книга 1-2 - Владимир Павлович Беляев"

мимо витрин по холодному, еще сырому с ночи тротуару. Из конфетной Аронсона на меня пахнуло густым сладким запахом конфет-«подушечек». В полутьме магазина за прилавком уже копошился сам Аронсон. Хорошие у него «подушечки», вкусные! И каких только нет! Темно-красные с вишневой начинкой, нежно-желтые лимонные, прозрачные медовые, ореховые, черная смородина, барбарисовые, но самые вкусные, конечно, кисленькие мятные. Особенно приятно их есть в жару, когда хочется пить. Они быстро утоляют жажду. Аронсон подливает в них немного мятных капель, и после таких конфет во рту долго-долго прохладно — точно ветерком продуло. «Зайти разве купить четверть фунта мятных да угостить Галю? Но ведь у меня всего десять копеек. Не хватит. Вот жалко!» И, нащупав у себя в кармане последние два пятака, я пошел дальше.

«Поскорее бы начинались занятия на рабфаке, — подумал я. — Говорят, рабфаковцам выдают стипендию — по пятнадцати рублей в месяц. Можно тогда будет свободно покупать «подушечки», не придется просить денег у отца».

Освещенные утренним солнцем, блестели в витринах ювелирного магазина подержанные никелированные будильники, золотые браслеты, потемневшие серебряные подстаканники. Показалось за углом самое лучшее в нашем городе кафе-кондитерская Шипулинского.

За его высокими чистыми витринами были видны белые мраморные столики, а на дверях висел тяжелый замок. Шипулинский еще не пришел.

Вверху на ратуше послышался бой часов. Стрелки показывали ровно девять. Галя, наверное, уже проснулась. Надо торопиться! Я поддал ходу и свернул в узенький проулочек, сжатый с обеих сторон высокими трехэтажными домами. Окошечки в них маленькие, без форточек, старинные дома стоят очень близко друг к другу. На одном из домов виднеется старинный герб — лебедь с выгнутой шеей, а под ним римскими цифрами обозначен год, по-видимому, очень давний.

Пройдя тенистым, узким и очень грязным проулочком, я вышел на Колокольную. Здесь было чище, хотя в одном месте на круглых булыжниках валялся навоз и кой-где камни проросли бурьяном. Выискивая ячмень, бродили по мостовой куры. Тянулось вдоль дороги высокое здание бывшего воинского присутствия с церковными куполами в глубине двора, за ним начиналась деревянная ограда Старого бульвара. Я толкнул ведущую на бульвар маленькую скрипучую калиточку и только прошел несколько шагов, как у поворота большой аллеи встретился с Галей.

Я думал, что застану ее дома, и был удивлен встречей с ней. Я чувствовал себя виноватым перед Галей и не знал, что лучше — пропустить ли ее, а потом окликнуть сзади, или сразу броситься ей навстречу.

Галя шла быстро, в руке у нее была кругленькая плетеная корзиночка, покрытая сверху кусочком марли.

— Здравствуй! — сказала Галя очень холодно и, кивнув мне головой, быстро пошла дальше.

Я крикнул вдогонку:

— Галя!

Она остановилась. Высокая, румяная, в простеньком голубом сарафанчике, она стояла посреди аллеи и удивленно смотрела на меня. Темные ее волосы были зачесаны назад, и розовые маленькие уши были открыты.

— Куда бежишь? — спросил я.

— Да так, в одно место!

— А куда — в одно место?

— Какой ты любопытный! С чего бы это? Ну, если тебе интересно — к папе. Завтрак ему несу! — И Галя махнула корзинкой.

Помолчали. Галя смотрела в сторону, на речку, что протекала внизу под обрывом. Потом, не глядя на меня и делая вид, что я ей совершенно безразличен, Галя спросила:

— А ты… куда?

— Я… к тебе.

— Ко мне?

— Ну конечно. А чего ты удивляешься?

— Вот никогда бы не подумала.

— Почему?

— Но я ж тебя просила прийти — ты не пришел.

— Галя, честное слово, я не виноват. Ну, давай пойдем туда, к скале, я тебе все расскажу.

— Что расскажешь?

— Все как есть. Это Петька виноват. Давай сядем.

— Нет, садиться я не буду. Мне некогда. Вот, если хочешь, проводи меня. Скоро на заводе обед, а папа голодный останется…

Мы пошли рядом. Когда я рассказал Гале, как обманул ее и меня Петька, она протянула:

— Вот жулик толстый, смотри ты! А я думала — ты на меня сердишься за что-нибудь. Не приходит, не приходит! Дай, думаю, напишу записку. Послала — тоже не приходит. А встретились — даже не разговаривает. Важный такой. Ну, думаю, и не надо.

— Скучно тебе было? — криво усмехаясь, сказал я. — Вот не поверю. Ты же с Котькой ходила!

— Ну, то когда было, — безразлично протянула Галя, — когда ты на Подзамче ушел. Мы с Котькой на качелях катались, комическую картину смотрели в иллюзионе, а когда совсем стемнело, сюда зашли. — И Галя спокойно кивнула головой на кондитерскую Шипулинского.

— К Шипулинскому? — переспросил я и даже поперхнулся от волнения.

— Ага. Если бы ты знал, какие мы ели миндальные пирожные, а потом мороженое фисташковое.

— Ну, подумаешь! Я каждое воскресенье захожу сюда с нашими хлопцами.

— Правда? — поверила Галя. — Смотри ты! А меня на улице тот раз мороженым угощал. Зашли бы лучше сюда.

— Ну и зайдем. Конечно, зайдем.

«Вот дурак, нахвастался! — тотчас выругал я себя. — Как же я поведу Галю в кафе, когда у меня денег нет?»

А Галя, словно угадывая мои мысли, спросила:

— А откуда у тебя деньги, Васька? Ты же не работаешь?

— У меня больше денег, чем у твоего Котьки. Я насобирал себе денег.

— Ну, положим, — протянула Галя. — И совсем не больше. Котька знаешь сколько у медника получает? А ну, угадай. Ни за что не угадаешь! На десять рублей меньше, чем мой папа на заводе получает. Тридцать пять рублей в месяц Котька получает, вот.

— Ну, то он тебе нахвастался!

— Чего нахвастался? Да Захаржевский сам моему папе рассказывал, сколько он денег Котьке платит.

— Еще бы не платить! — сказал я. — Захаржевский жулик! Он частник! Он в своей мастерской людей как хочет обмахоривает, оттого и Котьке много платит. Чтобы молчал.

— Ну, этого я не знаю, — ответила Галя.

Разговор оборвался.

Я шел и думал о Котьке.

Котька все больше и больше становился у меня поперек дороги.

Чем ближе мы подходили к Больничной площади, тем громче доносился оттуда частый треск заводского двигателя. Вскоре мы увидели красные кирпичные стены заводского здания и пошли к нему напрямик через площадь, поросшую густым подорожником. На одной стороне площади, в глубине тенистого двора, усаженного высокими тополями и старыми липами, виднелось длинное, растянувшееся на целый квартал здание бывшей земской больницы.

Завод «Мотор» стоял напротив, через площадь. Почему его так назвали, трудно сказать. Моторов завод не собирал, а делали на нем только маленькие соломорезки да изредка ремонтировали тяжелые вальцы для соседних мельниц. Рядом с заводом высился желтый трехэтажный дом — заводская контора. Сюда приходили крестьяне, платили деньги и увозили к себе домой