Читать книгу - "Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков"

Бумаги он читал по порядку и, чтобы перевернуть лист, предварительно лизал языком указательный палец, оставляя на бумаге крупные следы.

Загибавшиеся углы листов старательно выпрямлял, а следы пальца вытирал рукавом пиджака.

Он перечитал по нескольку раз циркулярные распоряжения «о реорганизации товаропроводящих каналов», «о завозе на периферию кенафа[5] и отгрузке клещевины», о полезности разведения на местах «донника»; просмотрел «инструкцию для руководства низовой работой» и нашел, что бумаги составлены бойко.

— Лихо строчат, сукины дети! — засвидетельствовал он вслух.

Егора Петровича мало обеспокоило то обстоятельство, что он не понимал бумаг государственной важности, хотя и перечитывал их по нескольку раз.

Обстановка учреждения придавила его мужицкую обособленность: служилый люд давно ко всему притерпелся и, проникнутый покорностью, благоволил к воле начальника, независимо от его социального положения и внешнего вида. Видоизменение внешнего вида начальника не нарушает установившегося чинопочитания: на начальника устремляются взоры даже в бане, где все люди в костюмах первородного человека. И там начальник отделим от всех.

Но Егор Петрович не был начальником, хотя и не состоял в подчинении: он имел назначение стать связующим звеном между центром и местами. Потому-то и уяснил он, что его внешнее видоизменение было бы вредным: если внешность его и была несколько придавлена обстановкой учреждения, все же она представляла особый вид и была замечаемой. Именно этой целевой установки и придерживался Егор Петрович. Он сидел над циркулярами, и ему, как и гоголевскому Петрушке, нравился процесс чтения, а не суть читаемого. Содержание циркуляров было туманно не только для него, но зачастую и для самих авторов. Что бумаги вообще туманны по своему содержанию, — это Егор Петрович постиг в первый же день и одобрил. Как и каждый мужик, он любил нечто туманное и неясное.

«В ясную погоду не заплутаешься, — думал он. — А мы, мужики, ой, какой блудливый народ!»

По истечении трех недель Егор Петрович спросил Петра Ивановича о своей дальнейшей работе. Озадаченный Петр Иванович открыл от удивления рот.

— Да ведь вы уже работаете! — воскликнул он.

Егор Петрович ответил, что все бумаги им перечитаны и, нужно думать, курс ознакомления с работой превзойден. Петр Иванович кивнул головой и, исчезнув из кабинета, незамедлительно вернулся обратно с тремя завязанными папками, туго набитыми бумагами.

— Очередные распоряжения, Егор Петрович. В строгом хронологическом и систематическом порядке. Читайте, пожалуйста. Я сейчас же прикажу, чтобы все бумаги поступали к вам по мере их выпуска…

Распоряжение Петра Ивановича не замедлило осуществиться: на другой же день в комнату Егора Петровича стремительно влетел невзрачный человек с кипой бумаг под мышкой. Он кинул на стол Егору Петровичу стопу бумаги.

— На, проглоти белиберду с хреном, — сказал он, бесцеремонно обращаясь на «ты». — Ишь, идол бородатый, прикатил сюда! Без тебя мало тут разных усложнителей!

Беспокойный человек ушел так же стремительно, как и появился, оставив Егора Петровича в большом раздумий: ругательные слова незнакомца его обеспокоили, но он не нашел ключа к их точной расшифровке. За расшифровкой Егор Петрович обратился к помощи Петра Ивановича, а Петр Иванович разъяснил, что беспокойный человек — Автоном Пересветов, младший информатор и составитель «Еженедельного информационного бюллетеня для внутреннего обращения», — очередной нумер которого он и доставил.

— Автоном — малый веселого нрава, — пояснил Петр Иванович, — но элемент безвредный. Его веселость забавой для нас служит. Слова же его — как ветер в поле: шумит ветер, но пользы никакой.

Автоном Пересветов попал на службу в «Центроколмасс» случайно, — был безработным и принял должность младшего информатора по предложению и рекомендации знакомых. Эта должность ни к чему особенному не обязывала и больших трудностей не представляла: по мере накопления и надобности он перекладывал учрежденские циркуляры на приемлемый литературный язык, чтобы информировать прессу о действиях «Центроколмасса». Затем из циркуляров составлял сводки, издавая «Еженедельный информационный бюллетень для внутреннего обращения» посредством размножения экземпляров на гектографе.

Должность была принята им без охоты — ради заработка, а механика усвоена в первый же день службы. И в первый же день службы он понял, что слова циркуляров ложатся мертвым грузом на сознание, а спрессованное мертвым грузом сознание требует безотлагательного разжижения.

Служилые люди были крайне изумлены, когда Пересветов выразил неудовольствие по поводу существования «Еженедельника внутреннего обращения». Его шуточный тон по этому вопросу был безапелляционен и нашел лишь одного возражавшего. Возразивший, собственно говоря, не высказал своих доводов, а лишь указал, что «Еженедельник» издается по инициативе председателя правления и является как бы его детищем.

Пересветов вступил в пререкания и подчеркнул, что и большие люди могут быть творцами немалых глупостей.

Выходя в коридор для курения, служилые люди перебрасывались некоторыми замечаниями по поводу смелого новичка, подрубающего сук, на который только что сел.

— Чудак! — восклицали они.

Через неделю все служащие «Центроколмасса» знали, что Автоном — человек веселого нрава и легкомысленного поведения. Веселость нрава заключалась в его насмешливых экивоках, а легкомыслие — в отрицании полезности циркулярных изъяснений.

В течение недели Автоном перезнакомился со всеми секретарями отделов и подотделов, инструкторами и заведующими: в отделах он брал циркуляры, чтобы переделывать их в заметки для хроники столичной прессы.

— Есть ли на сегодня очередная глупость, изложенная на бумаге? — справлялся он в отделах.

Заведующие и секретари улыбались, понимая, в чем дело. Они часто задерживали Автонома, чтобы выслушать какую-нибудь нелепейшую новость.

А выдуманных новостей, приближавшихся к действительности и касавшихся учреждения, у Автонома всегда было много: он информировал о том, что в неком «низовом звене» покончил самоубийством счетовод и что счетовод оставил предсмертную записку, которая гласила: «В смерти моей прошу винить статистику».

Люди, склонные к серьезному образу мыслей, принимали эту информацию спокойно, обвиняя самоубийцу в упадочничестве, а легкомысленные — смеялись, превращали сообщение в ходячий анекдот и, соглашаясь, что в формах, составленных для статистики, действительно, черт ногу сломает, — садились за разработку еще более усложненных форм.

Па Егора Петровича Автоном произвел удручающее впечатление: ему казалось, что этот человек пронизал его насквозь и рассмотрел все потроха, скрытые от простого взора. Он почувствовал, что Автоном угадал его помыслы, хитрые, скрытые и честолюбивые. По время шло, Автоном больше в его кабинет не заглядывал, и Егор Петрович снова углубился в бумаги.

Через неделю от непомерного чтения у Егора Петровича стало рябить в глазах, и буквы текста выпрыгивали из строчек. Петр Иванович, как человек осведомленный, посоветовал предпринять меры практического свойства — приобрести очки, что Егор Петрович и исполнил.

Между Петром Ивановичем Шамшиным и Егором Петровичем незаметно завязались как бы дружеские взаимоотношения: не объяснившись, они все же как-то