Читать книгу - "Песня имен - Норман Лебрехт"

минут вылетаю из номера и мчусь выписываться. За стойкой администрации царит Вудворд, администратор. Прошу доставить мой чемодан к поезду на девять семнадцать, называю вагон и место, жму на прощание руку и незаметно вкладываю ему в ладонь двадцатифунтовую банкноту — за эту и за прочие услуги.

— Всегда рады видеть вас, мистер Симмондс, — мурлычет он, — надеюсь, вам у нас понравилось.

Пропустить завтрак в гостинице я только рад. Портье у вращающихся дверей подзывает такси. Даже в час пик до Олдбриджа езды всего минут десять, маловато, чтобы прокрутить в голове все возможные варианты.

— Подождите здесь, — говорю шоферу, а сам поспешно спускаюсь на берег.

Территория огорожена полосатой пластиковой лентой, но я уверенно через нее перешагиваю, козырнув пресс-картой столичной полиции, — ее мне некогда преподнес один комиссар-меломан.

— Что нового? — спрашиваю у бибисишника Роджера Миддлтона, дескать, я его мимоходный коллега.

— Почти ничего. Собрали команду водолазов, будут искать и поднимать машину. Может на весь день затянуться. У водителя нет шансов.

— О нем что-нибудь известно?

Миддлтон кивает на горстку мужчин в черных шляпах и пальто — они стоят на мосту, раскачиваются и нестройно причитают.

— Видимо, один из этих. — Он пожимает плечами. — С этими парнями толком не поговоришь, знай себе трясутся. Хотя они, наверное, вообще по-английски не понимают.

Там, где съехал автомобиль, осталась борозда. Высота здесь метров двадцать, уклон градусов десять, вполне можно успеть вдарить по тормозам, а если отказали, сигануть наружу, пока водой не захлестнуло. Однако на топком берегу не видно тормозного следа. Колея везде ровная. Если водитель и жал на педаль, то не на тормоз, а на газ. В общем, здесь явно не авария. Кое-что позаковыристее.

— Можете дать адрес пострадавшего? — спрашиваю у сержанта, который тут главный.

— Пока нет, сэр. Сначала мы обязаны оповестить близких родственников.

— Кошмар какой…

— На этом участке еще никто никогда не падал.

Подозрения мои нарастают, но подкрепить их здесь больше особо нечем. Глаза мои фиксируют место событий, а уши и все до единого гены предков тянутся к евреям на мосту — так и хочется покрыть голову и читать псалмы то ли во спасение, то ли за упокой души канувшего тут человека.

— «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя»[95], — доносится голос их главного; каждое Давидово слово он выпевает до упора, до точки разрыва.

— «Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю»[96], — подхватывают остальные, и последний слог длится, настоятельно требуя ответа на их мольбу.

Потом поется Песнь восхождения, горестная и покаянная:

— «Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! услышь голос мой. Да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих»[97].

А из глубин памяти насмешливым эхом раздается затверженный латинский стих: «De profundis clamavi ad te Domine. Domine exaudi vocem meam, fiant aures tuae intendentes in vocem deprecationis meae…»

— «И Он избавит Израиля, — выводит главный из еврейской кучки, — от всех беззаконий его»[98].

Как хочется мне встать рядом с ними, раствориться в знакомых рифмах, разделить горе с братьями. Но нельзя. Потому что я и есть причина их горя. Это я столкнул ту машину в реку, загнав водителя в тупик, из которого он не смог дать задний ход. Всегда держи для артиста комнату, чтобы ему было куда уйти, говаривал мой отец. Тогда он сможет потихонечку вернуться. В погоне за быстрым успехом я заглушил в себе отцовский голос. Я поспешил; потешить себя иллюзией, будто я повелитель времени, не удалось.

Какой смысл молиться и плакать? Во мне понемногу проклевывается жалость, но раскаяние меня не терзает. Все когда-нибудь кончается. На этот раз хотя бы не пострадали интересы моей семьи. «Все кончено, — говорю я себе, — наконец-то».

— Каннинг-стрит, — бросаю продрогшему таксисту, — в центре Олдбриджа.

Тротуар перед домом тридцать два запружен женщинами в черном, но катафалка не видно. Иного подтверждения мне не требуется.

— Будьте добры, на вокзал, — кидаю я шоферу.

У меня есть полчаса, чтобы приобрести кофе, круассан, «Спектейтор» и поразмышлять, не купить ли Мертл цветов. Нет, в паре с той кухонной техноновинкой будет перебор; да и потом, она все равно уже что-то заподозрила. К платформе номер четыре подают поезд. На багажной полке над нужным местом лежит мой чемодан. Старый добрый Вудворд, вот кто никогда меня не подводит.

Первый глоток кофе обжигает — аж слезы выступают на глазах. Снимаю очки и, протирая их белым носовым платком, прислушиваюсь к воображаемому эмоциональному пульсу, пытаясь понять: горюю я или нет. Пока еще нет, голова занята совсем другим.

Версий несколько, и все нужно тщательно обмозговать. Авария или самоубийство? Определенно это не авария. Такой разгон под откос — явно неспроста. Да еще машина сходит с трассы на том единственном отрезке, где отсутствует ограждение. Выходит, водитель проделал это нарочно.

Значит, самоубийство. Не смог вынести публичности, ни под каким видом. Другого выхода не видел. Может, он оставил записку? Об этом мы в скором времени узнаем.

Однако согласно Торе самоубийство — смертный грех, равносильный убийству. Перед тем как погружаться в пучину, Довидлу бы пришлось отречься от веры. Неужели вера для него так мало значила? Но почему сейчас? До того момента, как я вернулся бы и повлек его под огни рампы, у него оставалось несколько недель, масса времени, чтобы привести дела в порядок. Довидл отнюдь не импульсивен; он никогда и ничего не делает впопыхах. И все же совсем эту версию отметать не стоит. Мы имеем дело с далеко не посредственным умом.

Убийство? Существует слабая вероятность, что какой-нибудь чокнутый расист с воплями: «За старую добрую Англию!» — бортанул его с дороги, и бородатый еврей скрылся в реке, молотя кулаками в задраенное стекло. Не исключено, однако в феврале, часов эдак в шесть утра, не часто попадаются пьяные изуверы. И куда Довидл спешил спозаранок, если утренняя молитва — самое ранее в семь тридцать?

Почему это раввины с учениками примчались рыдать на мосту почти сразу после «аварии»? Уже в семь тридцать они голосили на заднем плане в новостях Би-би-си, а ведь в это время должны были поспешать на утреннюю службу. Его отсутствие они должны были заметить лишь после восьми, после того, как Довидл не явился бы на молитву. Что-то тут отовсюду попахивает фальшивкой.

А вдруг это его жена? Повернулась после шести на другой бок, а мужа нет, вот и вызвала поисковый отряд? Исключено. В общинах ультраортодоксов супруги не делят общее ложе. Они спят на одноместных кроватях, между которыми