Читать книгу - "Чалдоны - Анатолий Константинович Горбунов"

и солнышко выглянуло. К вечеру орешник обсох. Синички затенькали, бурундуки шиповник бросились заготовлять. Глядя на них, так орехов захотелось пощелкать — моченьки нет. У реки сидеть — и воды не напиться?! Взял и ударил колотом по кедру. Упало пяток шишек. Тут же над головой кедровка протрещала и смолкла. Поджарил я шишки в печке, пощелкал в охотку и спать лег. А сон не берет. Лежу размышляю: «Неужто одна-единственная кедровка всю шишку может спустить? Ну и спустит. Это даже хорошо — колот на себе не таскать! Ходи, готовую собирай. Может, у тяти с мозгами не все ладно, если прямой выгоды тут не видит? У детей-то родители всегда дураки, только одни они умники…»

Посреди ночи встревожил непонятный шум. Приоткрыл дверь, прислушался: по вершинам кедров тихий шелест волной катится. Ну, опять, думаю, задождило. Подкинул в печку полешко — и на боковую.

Утром выхожу, глянул на орешник — пусто. На земле сплошные куколки от шишек валяются. Испугался — как теперь перед тятей оправдываться? Хоть, по моим приметкам, у него с мозгами и не все ладно, а сразу догадается, что это я напакостил.

Приехал тятя, глянул на голый орешник и виновато спросил:

— Стучал?

— Стукнул разок, — честно признался я и нюни распустил от обиды: ночью и молчком обобрала…

Откуда столько сразу налетело — до сих пор не пойму.

Тятя поездил-поездил на лошаденке по кедровым гривам и натокался на перевале на нетронутую шишку. Оправдали продукты!

Да… Загадочная птица эта кедровка. Жизнь в тайге провел, а на ее слетков или гнездо ни разу не наткнулся. Плодится, видно, где-то в далеких краях, а к нам в Сибирь прилетает кормиться и орешники сажать?

Коротенькие спички-то?! Разоблачил меня тятя и командиром над котелками поставил.

УТУШКИ ЛУГОВЫЕ

Н. С. и М. Б.

На полевых работах родились, на полевых работах и состарились. Колхозную пенсию получали — собаку не прокормишь. Кур, скотину держали. Ельчиков корчагами ловили. Тетка Анюта — свою, за рекой, напротив утесика ставила, а тетка Хрося — на этой стороне, чуть выше деревни. Подружничали, последней коркой хлеба делились!

Тетка Анюта век прожила сиротинкой: замуж не вышла и детей не имела. Часто хворала, но выглядела моложаво.

У тетки Хроси, наоборот, детей народилось — больше, чем зернышек в маковке. Одна их поднимала — сгорбилась раньше времени. Муж ее, Хёдор, снюхался с молоденькой якуточкой, бросил семью. На первых порах письма слал, беспокоился: «Ты уж там, утушка луговая, как печь протопишь, заслонку наглухо не прикрывай — угорят ребятишки…»

— Ужалел волк кобылу, оставил хвост да гриву, — прочтя письмо, плевалась тетка Хрося.

И вот — гром среди ясного неба: Хёдор объявился! Пришел весь потрепанный к старой жене, повинился. Поплакала тетка Хрося и приняла блудного мужа. Обшила, обстирала — на человека стал походить. Идут они по улице под ручку, серебряные вдовушки с завистью вслед смотрят: добрый селезень! А добрый селезень давно от крестьянских забот отвык. То в город шастает, то по Лене с братом-капитаном на райпотребсоюзовском рефрижераторе катается. Как говорится, утром на работу не разбудишь, ночью его дома не найдешь.

Приняла блудного мужа тетка Хрося — и посыпались на ее головушку несчастья. Сначала овцы и бычок исчезли, после — корова…

Всю окрестность дядя Хёдор в шах-мат взял, но так и не обнаружил пропажу, кроме медвежьих следов пятидесятого размера, ведущих прямо в берлогу.

Однажды пришел пьяненький домой и заявил:

— Позоришь, утушка луговая! Слухи про тебя худые по деревне ползут. Рыбу воруешь у Анютки из корчаги…

— С ума спятил, Хёдор?! У меня своя стоит. Каждое утро на лодке проверяю. Хочешь ельников солененьких? — Больше на стол поставить нечего.

Хёдор сморщился брезгливо:

— Может, они ворованные? Курятинки поел бы…

Тетку Хросю так и передернуло от обидных слов.

— Мети-ка, посудочник, отсюда, пока башку топором не смахнула, — и выбросила его немудреное тряпье за ворота.

— Погоди, еще покрякаешь, — весело пообещал он, подбирая с земли свое добро.

Подался к запасной утушке, а встречный народ интересуется:

— Уезжаешь, что ли, Хёдор?

— Кого там уезжаешь, — гневно сверкает глазами тот. — Хроська вшами наградила. Иду вот к Анютке, одежонку в бане над каменкой прокалить…

И началось! Только выйдет за ворота тетка Хрося, ребятишки проходу не дают:

Хрося — воровка,

Вшивая головка!

Сельчане здороваться перестали, шарахаются, как от прокаженной. Тетка Анюта на каждом углу трезвонит:

— Заворовалась, горбатка! Поймаю — накормлю живыми ельцами…

Лопнуло у тетки Хроси терпение, пошла к подружке разбираться. Та мокрец в огороде полет.

— Ты за что, гнилая бадья, помои льешь? До каких пор будешь сплетни вить?

— Не воруй рыбу! — затараторила тетка Анюта в ответ. — Хоть бы задок досточкой прикрывала.

Тетка Хрося испуганно оглядела себя, ничего вроде стыдного не обнаружила.

— Да не свой задок, а у корчаги, горбатка безмозглая… — Тетка Анюта не стала больше разговаривать и ушла в избу, где из-за шторки с ухмылкой наблюдал за утушками луговыми коварный дядя Хёдор. Это по его милости тетка Анюта не вышла замуж. Тайно любила перелетного селезня и мечтала всю жизнь, что когда-нибудь сойдутся. И вот подвалило счастье под старость лет!

Постояла, постояла тетка Хрося у прясла и решила уехать к детям. Нарасхват зовут. От хозяйства одни куры остались, потолок вот-вот обвалится, картошку мокрец глушит… Ничего тут не держит. Пошла на почту телеграмму старшему сыну отбить, чтобы встретил, и не дошла, повернула домой. Глянула на горихвосточку, сидящую на крыше, на скрипучее крылечко, и стала ей родная изба еще милее!

Утром поплыла корчагу проверять, еле из реки вытащила: по самый задок набита галькой.

— Ну, гнилая бадья, отольются кошке мышкины слезки… — Тетка Хрося яростно замахала веслом, направляя лодку к пристани.

В это время за рекой тетка Анюта тоже проверила свою и тоже вытащила полную гальки.

— Заигралась, горбатка, — прошипела она. — Будут тебе ельники…

Сошлись на берегу, вцепились друг в друга мертвой хваткой. По камням катаются, визжат. Всей деревней не могли разнять. Хорошо, мудрый дядя Хёдор сбегал за ведром и разлил утушек луговых водой.

— Не кончится эта вражда добром… — охали напуганные сельчане.

— Бог даст, помирятся, — не согласился дядя Хёдор… и глубокой ночью пустил лодки утушек луговых вниз по течению.

Лишились подружки своего деревянного флота — и виноватить некого: обе стороны пострадали. Сидят рядышком на берегу, пригорюнились.

—