Читать книгу - "Энтомология для слабонервных - Катя Качур"

услышав глас народа, принял жёсткие меры. После уроков они с Лёвкой рванули на рынок. Равиль по-прежнему точил ножи, на сей раз дяде Додику. Врач огромной ладонью проверял клинок и одобрительно цокал.

– А что, твой Додик полевым хирургом был? – прошептал Фегин.

– Ну, да вроде.

– А как он таким кулачищем нитку в иголку вставлял да людей зашивал?

Аркашка зажмурился. Он понял, что отныне обречён подозревать даже самых близких ему людей. Успокаивало только одно: его отец Ефим был низеньким, прыгучим, с маленькими, цепкими пальчиками, которыми он ласково трепал сыновью лысину или ловко давал подзатыльник.

Рынок гудел. Продавщицы косились на Равиля, недоумевая, почему он до сих пор на свободе.

– Он видел убийцу, видел, кто выходил из туалета! – шептали они. – Почему его отпустили? Он с преступником заодно!

Аркашка чувствовал себя поверенным главнокомандующего, источником, рождающим свет, ключом, пробивающим камни живительной водой. За ужином дома они сидели с сестрой на одном стуле и многозначительно шептались. Борис, отец Эли, улыбнулся, обращаясь к взрослым:

– Элька впервые нашла себе друга. Она у нас бука. Зачитывается детективами, Конан Дойль, Джордж Сименон, мечтает стать начальником московского МУРа.

– С такой худобой и выворотностью стоп ей нужно идти в балет, – засмеялась Бэлла Абрамовна.

– Что эта выворотность стоп в сравнении с выворотностью её мозга, – парировала Груня, – она даже по поводу дохлой кошки в нашем дворе начинает расследование.

Дети хихикали и щипали друг друга за тощие коленки.

– А пошли я тебя с Мишигине познакомлю! – предложил Аркашка.

Они ворвались в комнату к вечно радостной Лидке и уселись вокруг коробок с чавкающим шелкопрядом.

– Фу, какая гадость, – сказала Эля, испытывая брезгливость от близости белосахарной полуголой женщины и серебристых червей, пожирающих тутовник.

– Ты что? – Аркашка замер, погружаясь в блаженный мир. – Смотри, как красиво наш король Муся режет листья, прямо виньетками, завитушками.

– Виньедгами! – загоготала Лида. – Гразиво!

Эле представился разворот детектива Яна Флеминга с виньетками из бородавчатых червей и обглоданных ими побегов.

– Да вы тут оба мишигине! – воскликнула она, и все трое взорвались неудержимым смехом.

– Я коробку с Музей на самый верх шкафа поставлю, – утирая счастливые слезы, сказала Лидка, – поближе к окошку. Мы с ним вместе будем ждать принца.

– Какого ещё принца? – Эля притворилась, что не знает секрета.

– Гразивого, – Лидка закатила глаза, – зильного. Он придёт и заберёт меня.

– Правда? И ты ему веришь? – усмехнулась Эля.

– Верю! У него грезд на шее, а значит, он всегда говорит правду. С грездом можно только правду говорить, только правду, понятно?

Мотив

Эля с родителями готовилась к отъезду. Наутро они должны были отправиться на вокзал, отец Аркашки собирался их провожать.

– Наверное, мы никогда не увидимся, – грустно сказала Эля.

– Почему? – Аркашке тоже не хотелось расставаться.

– Папу отправят на Север, а оттуда до Ташкента не добраться ни в жизнь. Давай сходим ночью к старой котельной?

– Зачем?

– Вдруг Равиль снова туда пойдёт?

– По математическим законам это один шанс из трёхсот, – подсчитал Аркашка.

– По законам интуиции именно сегодня это и должно произойти. Тем более когда я уеду, вы с Лёвкой уж точно зассыте туда ходить.

Аркашке не хотелось прослыть трусом напоследок. Они расстелили вечером раскладушку около двери, легли вместе и, дожидаясь, пока послышится храп родителей, сами задремали. В сон ворвался какой-то неровный стук сапог с улицы, Аркашка перевернулся на бок, поднял несмыкающиеся ресницы и взглянул в Элино лицо. Решимость даже во время крепкого сна не покидала её черты. Он облегчённо вздохнул, ему не хотелось никаких подвигов. Дремота снова обняла его своими мохнатыми лапами, он провалился в небытие и даже успел посмотреть обрывок нелепого сновидения, как вдруг кто-то постучал в окно. Аркашка вскочил на раскладушке, она прогнулась и заскрипела. Эля, как вспугнутая бабочка, распахнула глаза. Аркашке показалось, что от этого пространство комнаты прострелило сквозняком. Стук в окно стал истерично-назойливым. Он накрылся простыней и босиком подошёл к подоконнику. Дворовый фонарь освещал перекошенное лицо Фегина, который что-то кричал и махал руками.

– Пошли, – скомандовал Аркашка, – Лёвка пришёл.

Они с Элей бесшумно оделись, перелезли через раскладушку и, подперев дверь отцовской майкой, чтобы не скрипела, вышли во двор. Лёвка дрожал, стуча зубами.

– Я в окно увидел, как Равиль выходит из дома, побежал за ним, он снова направился к котельной, а я сразу к вам! – захлёбываясь, протараторил Фегин.

– Да ты смельчак, оказывается! – восхитилась Эля.

Лёвка просиял. Ради её одобрения он все эти дни душил в себе животный страх.

– Бежим! – И они ринулись к речке Саларке.

Руины котельной из красного кирпича напоминали средневековый замок. Днём она отражалась в дрожащей воде, будто позировала великому художнику, а ночью под мусульманским полумесяцем казалась согнутой зловещей старухой в парандже. Ни окон, ни дверей здесь давно не было, лишь кромешной чернотой зияли проёмы входов с разных сторон здания. Аркашка с Лёвкой хорошо знали этот лабиринт. Они часто всем классом играли здесь в прятки или казаки-разбойники. Забежав в один проем, поплутав среди стен, переходов и небольших цехов, можно было выйти на улицу совсем с другого конца. Окрылённый Элиным восхищением, Лёвка пошёл вперёд, за ним на цыпочках, тихо ступая по битому кирпичу и гравию, крались Аркашка с Элей. В абсолютной тишине несложно было услышать чей-то полушёпот. Троица пошла на звук и замерла, прижавшись к обвалившейся стене большого помещения с гигантским паровым котлом. Внутри разговаривали двое мужчин один напирал, другой оправдывался. Сквозь большие пробоины в кирпичной кладке можно было различить фигуры исполинов, одним из которых был явно Равиль в своей привычной куртке и кепке, а другой оказался облачённым в длинный балахон.

– Да, говорю тебе, никто меня никуда не собирается упекать, я на допросах всё уже рассказал: ничего не видел, ничего не слышал. Когда заходил в туалет, никакого трупа не было. Они мне поверили, отпустили, – испуганно шептал Равиль.

– Почему весь район жужжит, что тебя снова дёрнут и начнут колоть? – давил мужик в балахоне.

– А я почём знаю? Даже и дёрнут, ничего от меня не услышат. Не видел я тебя в ту ночь. Точка.

Разговор, по-видимому, был начат давно и уже подходил к финальной фазе. Казалось, о чём-то договорившись, мужчины двинулись к дверному проёму в сторону цеха, где стояли дети. Те от ужаса ещё плотнее вжались в стену и буквально окаменели. Равиль шёл впереди. Мужик в балахоне сзади. «Так вот почему поп!» – Ужасная догадка промелькнула в голове Аркашки, когда на расстоянии трёх-четырёх метров сбоку, кроша гравий мощными ботинками, прошли переговорщики. От чёрной фигуры в балахоне оторвался и прорезал ноздри запах православной церкви, словно в