Читать книгу - "Энтомология для слабонервных - Катя Качур"

плечу и освещала мужа нимбом безусловной любви. Оба излучали благость и радушие, в отличие от дочки, которая своей неприязнью и острым бедром как занозой колола Аркашкино самолюбие.

– Кто это? Она что, чокнутая? – шепнула вдруг Эля Аркашке на ухо, кивая в сторону Лидки.

«Мишигине» белым пальцем мешала в тарелке остатки еды, бормотала себе под нос и смеялась невпопад, задирая верхнюю губу.

– Она немного того, но добрая и хорошая, – ответил Аркашка, – мы с ней шелкопряда выращиваем.

– А кто из этих её муж? – Эля метнула взгляд на Лидкиных соседей по столу.

– Да ты сдурела, что ли! – вскинулся Аркашка. – Справа дядя Гриша, вместе с папой работает. У него в войну ногу чуть не оторвало, а ещё он мастер в радиоделе. Мировой мужик, мой герой. Он таких женщин в кино водит, вообще глаз не оторвать! А слева дядя Додик – военный врач, как и твой отец. У него жена год назад умерла, ему никто не нужен.

– А что это один ей всё время еду в тарелку подкладывает, а другой постоянно рот полотенцем вытирает? – Эля хитро прищурилась.

– Дура ты! За Лидкой все присматривают. Вот и мама ей хумусом лепёшку мажет, и папа хурму чистит. Потому что она сама вся перепачкается. За ней глаз да глаз нужен.

– Знаешь что! Это ты дурак! Оба твоих дяди по-особенному на неё смотрят, не как все, понял! Ты, наверное, только и умеешь, что червяков выращивать, – поддела Эля, – а наблюдательности – ноль!

– У меня наблюдательности ноль? – Аркашка вскипел от негодования. – Да мы с другом, если хочешь знать, настоящее убийство расследуем!

Эля изменилась в лице, словно внутри щёлкнули переключателем. Её пренебрежительность превратилась в крайнее любопытство и уважение.

– Изложи факты! – скомандовала она, будто вызвала на ковёр подчинённого опера.

– Ну, не здесь же… – Аркашка оторопел от её решительности, просчитывая, что скажет Фегин о посвящении в тайну малознакомой девчонки.

– Срочно уходим. – Эля попыталась встать с лавки, но только качнулась взад-вперёд в плотном окружении соседей.

– Ныряем под стол. – Аркашка дёрнул её за руку, и они сползли вниз, оказавшись в буреломе разнополых, разнокалиберных ног.

Пробираться пришлось на четвереньках по шершавому, давно не крашенному полу мимо потёртых голубых туфелек мамы, шикарных, с блестящими пряжками, босоножек тёти Груни, щеголеватых лаковых ботинок её мужа Бориса, шестерых военных сапог папы с дядей Гришей и дядей Додиком и тканевых открытых тапочек Лидки, из которых во все стороны торчали зефирные пальцы с отколотыми по краям розовыми ногтями. На таком же сливочном её колене лежала крупная мужская рука. Впереди замаячил небольшой просвет, который сулил освобождение. Аркашка с Элей протиснулись сквозь него и ползком же, не привлекая к себе внимания, покинули комнату. Пока двоюродная сестра вынимала занозы из коленок под светом фонаря во дворе, Аркашка в красках описал суть дела.

– Так себе разработочка, – наконец сказала Эля, – зачем нужно было ходить по пустырям и сочинять сказки? Только время потеряли.

– Ну а ты бы что сделала?

– Во-первых, нужно иметь доступ к данным следствия. Подружиться со следаком, который ведёт дело, его женой или детьми. Понять, какие у них улики, кроме этого ножа. Во-вторых, выяснить, есть ли ещё подозреваемые и какие у них мотивы. Вот какой мотив у Равиля?

– Ну ты даёшь! – восхитился Аркашка. – Кто ж его знает, какой мотив? Да и вообще мы играем, понимаешь? Ну, как бы понарошку.

– Так и не надо заливать, мы расследуем, мы расследуем! – Эля опять презрительно сморщила нос.

Аркашка сдулся. Ему хотелось и дальше удивлять Элю, но крыть было нечем.

– Кто из твоих знакомых причастен к милицейским кругам? – опять строго спросила она.

– Да никто. Ну, Лёшка Палый – племянник районного старлея. Но он такой козырный, знаешь, малявок, типа меня, к себе не подпускает. Мы только в лянгу вместе играем. Да и потом, так легавые и рассказали своим родственникам, что у них там творится. Они же не дураки.

– Прежде чем что-то отрицать, нужно это проверить. Короче, завтра собираем данные с Лёвки Фегина и Лёшки Палого!

Аркашка был потрясён. Такой холодной логики и уверенности в себе он не встречал даже у пацанов. Разгадка преступления стала походить на интересную математическую задачку. В ней не было а-ля фегинских страшилок, только данные – известные и те, которые требовалось найти.

Слежка

Застолье начало угасать только к полуночи – долго мыли посуду, долго стелили гостям. Борису с Груней и Элей накидали матрасов на пол и отгородили импровизированной занавеской. Раскладушка уже не помещалась в комнате, потому её выставили в общий коридор. У Аркашки слипались глаза, он взял отцовский бушлат, укутался и мгновенно уснул, не чувствуя, как через него переступают и спотыкаются соседи, шарахаясь из комнат в туалет и обратно. Наконец наступила тишина. В Аркашкин сон врывался храп всех тональностей и жанров: от привычного отцовского рокота до незнакомого густого бульканья, посвистывания и визга, напоминавшего звук Равилевой заточной машины. Отдельные трели заставляли вздрагивать, переворачиваться с боку на бок, но тягучий сон снова засасывал в свою трясину, предлагая к созерцанию какую-то бредовую реальность в виде измазанной Элиной головы, плывущей вдоль арыка под бравурную музыку из радиодинамиков.

– Аркаш, проснись, есть дело! – вдруг открыла рот эта голова и положила свой ледяной язык ему на плечо. Плечо начало индеветь и отмирать, синея и страшным образом откалываясь от всего тела.

– Ну, проснись же наконец!

Аркашка вздрогнул и открыл глаза, продолжая видеть Элино лицо, которое морщило нос и сверкало зрачками.

– Там кто-то ходит во дворе и стучится в соседнее окно! – напирало лицо.

Аркашка наконец пришёл в себя, осознавая, что Эля сорвала с него бушлат и холодной ладошкой трясёт за руку. В коридоре была кромешная тьма, рассечённая тонкой полоской света из приоткрытой входной двери квартиры.

– Ты – дура? – спросонок возмутился он. – Ну, кто-то вышел покурить, и что?

– А зачем стучится в окно?

Аркашка окончательно проснулся. Из Лидкиной комнаты доносились обрывки разговора.

– Иди к третьей двери, а я тихонько выйду во двор, – скомандовал Гинзбург, опустил ноги в тапочки и набросил бушлат.

Эля на цыпочках приблизилась к запертой изнутри Лидкиной двери. Аркашка выскользнул из подъезда и прошёл вдоль дома к её распахнутому настежь окну. Оттуда слышался тихий мужской шёпот и сдавленные крики Лидки, будто её рот кто-то зажимал ладонью. Хриплый голос в чём-то её убеждал и, казалось, принуждал к каким-то действиям. Аркашка стоял как вкопанный минут пятнадцать, слушая скрип панцирной кровати и невнятные горловые звуки. Потом всё затихло, и Лидкин посетитель покинул комнату через дверь. Гинзбург испугался,