Читать книгу - "Прощанье с Родиной (сборник) - Евгений Анатольевич Попов"

Генрих Боровик?

— Сбылась вековая мечта трудящихся СССР — в Москве теперь тоже нечего жрать, как и во всей России, — захохотал Крестовоздвиженский в 1991 году.

— Прошу всех запомнить: когда в доме есть лимон, так называемый вами «папочка» пьет чай с лимоном! — грозно сказал домашним Крестовоздвиженский, но его в ответ ударили палкой по голове, и он в этот вечер уже ничего больше не говорил.

— В названии старинного русского города Тверь явно просвечивает слово «Тиверия». Как бы привязать теперь к этому еще и грузинскую Иверию? — мучился Крестовоздвиженский, побывав в Грузии (1984) и в Израиле (1998).

Америка ему совершенно не понравилась.

Франция тоже.

В Германии его оштрафовали.

Уже сидя в тюрьме, Крестовоздвиженский вдруг вспомнил, как, увидев в каком-то музее картину известного ему художника Серова «Девочка с персиками», он громко сказал: «Да и персики говно, мелкие».

И ему в который раз стало стыдно, захотелось на свободу.

«Победа Сталина, собственно, ничего хорошего России не принесла, как не принесла бы и победа Гитлера. Лучше было бы так: чтоб Гитлер завоевал Россию до Урала, японцы — тоже до Урала, но с другой стороны. А потом и тех и других скинули бы с помощью американцев разгневанные россияне, получившие таким образом двойную пользу — отсутствие коммунизма и прививку против фашизма. Плюс сколько бы мужиков осталось в живых», — думал Крестовоздвиженский, читая Астафьева.

— Русский именно тем и отличается от украинца, что мясо любит больше сала, — наставительно сказал Крестовоздвиженский бывшему инженеру-ракетчику Александру Кабакову.

— Бессюжетность — основа бытия. Но что есть основа бессюжетности? — мучился Крестовоздвиженский.

— Никогда не забыть мне эту эпохальную сцену времен начала конца перестройки: пьяный веселый мужик с металлическими зубами играет в заснеженном Измайловском парке на гармошке развеселую «Ламбаду», а остальные поселяне бодро кружатся в этом бойком южноамериканском танце, — вспомнил Крестовоздвиженский, увидев по телеканалу «Россия» Россию.

В Крестовоздвиженском однажды вновь прорезался недюжинный поэт, который сочинил следующие стихи:

— Вставай, товарищ Отто Гротеволь!

— Jawohl!

— А вот я тоже знал одного коммуниста, — неожиданно вступил в разговор Крестовоздвиженский, — так этот коммунист однажды сказал своему оппоненту после партийного собрания: «Я тебя сожру и высеру!» А другой коммунист кричал: «Что?! Да я на тебе высплюсь, мать твою!» Поэта Морковкина провинциальная дама-следователь обещалась в 1962 году «трахнуть стоячей титькой»… Некрасиво вели себя коммунисты. И очень грубо, — добавил он после длительной паузы.

— Степанида Властьевна, Степанида Властьевна! Ау!

…И Крестовоздвиженский вдруг как бы воочию увидел этот мертвый подкожный жирок стареющей дамы.

— Вы используете меня только тогда, когда напьетися пьяные вина и вами овладевает темная, слепая, безрассудная похоть! — горько сказал Крестовоздвиженский.

Красавица засмеялась.

— А вы, друзья, как ни садитесь — Все в коммунисты не годитесь, —

сказал он, узнав о смене кабинета в Российском правительстве.

«А деньги мои передайте жене, — писал далее Крестовоздвиженский в своей предсмертной записке, — пускай эта пелядь ими наконец подавится».

«Человек вообще-то существо и на самом деле героическое, правы коммунисты, — подумал Крестовоздвиженский. — Желеобразный, наполненный кровью, мочой, слизью, говном и потом, человек, тем не менее, свершает всякие поступки и создает великолепные мысли».

Но того-то и не знал этот добрый старик, что те самые двести долларов у него уже давно украли.

— Петр Федорович? Да он уже давно в дурдоме сидит, — уверенно возразил Крестовоздвиженскому бывший пролетарий Зуфар Гареев.

Служебное счастье старухи. Чем не тема для небольшого полотна из жизни современного пенсионерства?

«Какое, в сущности, это испытание для человека — одиночество», — подумал Крестовоздвиженский, наевшись пшенной каши с молоком.

— Пред нами ставит жизнь преграды, — Сказал взволнованный Иван. — А коммунисты (варианты — «олигархи», «вот чекисты») суки-гады, Все тащат, сволочи, в карман.

Из поэмы Крестовоздвиженского «Молодая армия»

Крестовоздвиженский писал:

«Однажды бывший библиотекарь Рубинштейн приехал в Берлин, чтобы лично плясать в балете, поставленном на его стихи. Давненько, годика четыре, он не бывал здесь, где мы с ним в юности служили в Западной группе советских войск санитарами! Поэту взгрустнулось.

Репетиции… Апельсины… Аплодисменты… Сопровождаемый друзьями и поклонниками, он вышел прогуляться в расположенный неподалеку от местечка Панкофф парк под названием Шлесспарк.

Было воскресенье. Было людно. Навстречу им шла какая-то немецкая фрау с ребенком, очаровательной девочкой трех лет.

Внезапно ребенок вырвал ручонку из руки матери, подбежал к бывшему библиотекарю и, прижавшись к его коленям, несколько раз воскликнул:

— Vater! Vater![9]

Рубинштейн густо покраснел, а зря. Он тут был совершенно ни при чем. Я-то ведь всегда знал его как даже слишком честного парня, который мухи не обидит, не то что ребенка. Зря, правда, он при той власти увлекся постмодернизмом, а теперь — политикой и пением советских песен на потеху зрителям. Но только бог знает, для чего на самом деле предназначен человек.

— Преклоняюсь перед его гражданским мужеством! Но все-таки кто же, спрашивается, является подлинным отцом этого неизвестного немецкого дитя? — мучился неразрешимым вопросом Крестовоздвиженский.

— Да не один ли хрен кто, — однажды решил он, и ему тут же стало значительно легче, как будто он прочитал хорошую книгу или побывал в консерватории.

Крестовоздвиженский даже изобрел новую русскую пословицу:

«Доброе слово в дороге помо́га».

— Решительно невозможно было представить супругов пьющими, — сказал Крестовоздвиженский, узнав о том, что произошло на даче литератора Гдова во время празднования Пасхи-2006.

Разглядывая картину Отто Дикса, Крестовоздвиженский вдруг подумал о том, что Отто Дикс не экспрессионист, а экспресс-сионист. Эта мысль сильно напугала его, так как он всю жизнь опасался обвинений в антисемитизме. Уже ложась спать, у него вдруг мелькнуло: приключенческий роман под названием «Экспресс сионизма». Автор — Крестовоздвиженский. Лучшие продажи месяца, десять тысяч штук в сутки.

Весело было глядеть на Крестовоздвиженского, окруженного творческой молодежью.

— Грушу не нужно есть просто так, — учил Крестовоздвиженский. — Грушу нужно сначала аккуратно расчленить ножом, потом разрезать на кусочки.

«Зазвать бы ее к себе домой да трахнуть, — подумал Крестовоздвиженский, глядя на докладчицу. И тут же засомневался: — А только вдруг я кончу, а она — нет?»

На вагонной площадке стоял лысый пьяный человек в тапочках.

Ребята подошли к нему, куря до одури.

— Не сметь! — страшно крикнул Крестовоздвиженский.

Это тогда его чуть не убили.

Крестовоздвиженский запел на мотив популярной советской эстрадной песни 70-х годов застоя, известной среди любителей легкой музыки под названием «Лайла»: «С хлебным ножом я гонялся в лесу за старухой…»

— Это вроде гекзаметр? — громко спросил случившийся рядом бывший офицер Анатолий Королев.

Крестовоздвиженский оставил сыну богатое наследство — коллекцию пивных и винных этикеток. Мальчик со слезами радости на глазах благодарил отца.