Читать книгу - "Прощанье с Родиной (сборник) - Евгений Анатольевич Попов"

взять да перегородить бурный поток подручными материалами, а потом чтобы сесть на корточки и смотреть, что из этого получится. Обывательский, конечно, взгляд, и С.Я. Жук тут совершенно ни при чем. Обыкновенный советский человек, недюжинный специалист. Коммунизм все эти большевистские отродья вроде берий да жуко́в строить, скорей всего, и не собирались, зато в Москве теперь сплошные пробки, и будущее темно, туманно, неопределенно. Зато Гдов едет теперь на дачу, в очередной раз поругавшись с женой. Какая глупость! Сплошная пошлость и глупость кругом, и все сюжеты вечны, как «Анна Каренина».

Гдов подумал еще и о том, что и сам в начале 70-х приходил в этот «Гидропроект» поступать на работу. Гдова обещали направить на Игналинскую АЭС, что в Литовской ССР, которая стала теперь страной до того самостоятельной, что даже вступила в НАТО и ЕС. Гдов в последний момент передумал и Москву не покинул. «Не оказался бы я тогда лопухом, был бы теперь русскоязычное латвийское меньшинство, по всему миру без визы ездил бы, как джазовый барабанщик Володя Тарасов», — мельком подумал Гдов перед тем, как с ним приключилось дальнейшее.

А еще он подумал перед тем, как с ним приключилось дальнейшее, что в начале 70-х это устремленное в небеса здание на пересечении Волоколамского и Ленинградского шоссе можно было смело считать фаллическим символом столицы, где Волоколамское шоссе, если смотреть из центра, — левая нога, Ленинградка — правая, стадион «Динамо» — пуп, а Кремль, естественно, — всему голова.

Захожу в этаж я третий. Что ж я вижу пред собой? Сидит пелядь моя Маруська И смеется надо мной.

«Так вот, дорогой Хабаров, буду на сей раз краток, ибо тут-то со мной и приключилось следующее, которое я могу объяснить лишь всем вышеописанным. Пить спиртное, как ты знаешь, я уже совсем не могу, не хочу, не желаю, но к курению табака по-прежнему отношусь с большой симпатией, а сигареты красный «Мальборо» у меня вдруг кончились, и я, пару раз затянувшись вонючим бычком из битком набитой пепельницы, все же вынужден был съехать к обочине в чаянье ближайшего табачного киоска.

Тут-то все и приключилось, что меня развели, как лоха, если говорить противным современным языком. Причем разведения моего было, как в сказке, три попытки. Первая: около табачного киоска близ дома № 14 по Волоколамскому шоссе г. Москвы сидел наперсточник, который безуспешно для себя, но очень настойчиво предложил мне попытать счастья в угадывании шарика при ставке сто рублей за шарик. Посланный на хрен, он не обиделся, а я купил сигареты и направился к своей машине, хотя на пути был остановлен другим взволнованным человеком. Он, видите ли, только что нашел у меня под ногами, на тротуаре кожаный бумажник, битком набитый новорусскими купюрами, и предлагал мне по-братски разделить его содержимое. Зная этот древний трюк и то, что с минуты на минуту появится его напарник, тот самый якобы рассеянный владелец бумажника, я и этого соблазнителя послал туда же, что и наперсточника.

И я сел в машину, и я закурил, и я уже успокоился, включил Глена Миллера — «Серенаду солнечной долины», собираясь трогаться, но сделать этого не успел, потому что ко мне в автомобильное окошко вдруг тихонько постучалась красивая девушка.

Мне уже трудно описать для тебя ее внешность, потому что непременными спутниками писательского мастерства являются водка, портвейн, богемный образ жизни, спесь, надменность, наплевательское отношение, нигилизм, хвастовство, «тараканы в башке», моральная нечистоплотность, трубка во рту и цитата из Джойса, а я от всего этого, как ты знаешь, удалился и в определенном смысле перестал быть настоящим писателем.

Дело в том, что красивую девушку эту я уже не имел права называть незнакомкой, потому что она, как капля воды, походила на всех трех моих жен. От жены № 1 у нее было дерзкое выражение свежего лица и чувственный изгиб губ, от жены № 2 — хрупкость и какая-то беззащитность поникшего цветка, который забыли вставить в букет, от жены № 3 — все остальное: Духовность, Изящество, Ум, Отзывчивость и Красота. «О, эта зрелая красота русского поля, колосящегося от Москвы до самых окраин Империи! О, эта моя Родина, которая наконец-то нуждается во мне, отчего и стучится прямо ко мне в окошко!» — вдруг промелькнуло в моей бедной голове, обезображенной, как я тебе уже неоднократно жаловался на страницах своего письма, полным отсутствием алкоголя.

Ее губы шевелились, и я высунулся из машины».

— Мужчина, вы не подскажете, как нам проехать на Тушинский вещевой рынок? — спросила красивая девушка, обнажив в своей странноватой улыбке золотой зуб и пристально глядя на Гдова.

Дальнейшее в объяснениях не нуждается. Естественно, что, пока галантный Гдов что-то ей там такое толковал, ее криминальные коллеги — джигиты, сидевшие в припаркованной сзади «пятере», каким-то непонятным образом ухитрились вытащить из гдовского «Опеля» брезентовую сумку Гдова, которая валялась на заднем пассажирском сиденье. Слава богу, что в сумке той ничего не было, кроме принтерной распечатки странного сочинения Гдова под названием «Крестовоздвиженский» и четырнадцати рублей денег (мелочью). Гдов ехал на дачу. Гдов не огорчился. Гдов даже не заметил пропажи. Гдов думал про Крестовоздвиженского. Гдов думал про Родину и вообще. Гдов ехал и пел:

Смейся, смейся, пелядь худая! Смейся, смейся надо мной. Вот вернуся-возвращуся, Тебе голову снесу.

Собственно Крестовоздвиженский Странное сочинение Гдова

Ведь я не шарлатан немецкий,

И не обманщик я людей!

Я — скромный фокусник советский,

Я — современный чародей.

Ю. Олеша

Пусть вам припомнится тот, кто на вопрос, к чему он затрачивает столько усилий, постигая искусство, с которым все равно не сможет ознакомить людей, ответил: «С меня довольно очень немногих, с меня довольно и одного, с меня довольно, если даже не будет ни одного». Он говорил сущую правду. Вы и хотя бы еще один из ваших друзей — это уже целый театр для вас обоих, и даже вы один — театр для себя самого. Пусть целый народ будет для вас этим «одним», и этот «один» — целым народом.

М. Монтень. Опыты. Гл. XXIX

В его устах звучало «завтра»,

Как на устах иных «вчера».

Б. Пастернак

— Наша Родина — красавица. А у красавицы одна мечта — чтоб она со своей «ПРЕЛЕСТЬЮ» осталась одна средь шумного бала неуклюжих народов мира, в единственном женском экземпляре, — учил всех нас Крестовоздвиженский, медленно соткавшись из времени и пространства незадолго до начала конца перестройки.

— Да здравствует — йэх! — СССР, Союз Советских Социалистических Республик! — пустился он в пляс,