Читать книгу - "Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Скотт Фицджеральд"

Вечером у себя дома он сделал несколько пробных эскизов. Работал Ллуэлин допоздна: поставленная задача подхлестнула воображение, однако наутро плоды трудов показались ему вымученными и претенциозными — не закусочную же, в самом деле, он затеял соорудить. Ллуэлин нацарапал поверх чертежа слова «Средневековая мясная лавка: Образец антисанитарии», порвал его на мелкие клочья и швырнул в мусорную корзину.

Первую половину августа Ллуэлин продолжал работу над проектом загородного клуба — в надежде, что к концу назначенного срока прилив вдохновения заставит его приступить к реализации собственного замысла. Но однажды произошло событие, которого он в глубине души давно страшился: возвращаясь домой по Чеснат-стрит, он неожиданно столкнулся с Люси.

Было около пяти — час, когда на улицах особенно многолюдно. Внезапно в водовороте толпы они очутились нос к носу, а дальше их неудержимо понесло вперед бок о бок, как будто судьба поставила себе на службу все эти кишевшие вокруг массы для того, чтобы свести их двоих вплотную.

— Это ты, Люси? — воскликнул Ллуэлин, машинально приподняв шляпу.

Люси изумленно уставилась на него широко раскрытыми глазами. Ее пихнула в бок навьюченная узлами женщина, и Люси выронила из рук сумочку.

— Спасибо большое, — поблагодарила она Ллуэлина, когда он нагнулся за сумочкой. Голос ее звучал глухо и напряженно. — Отлично. Давай ее сюда. Машина у меня поблизости.

Их глаза на мгновение встретились: оба глядели холодно и отстраненно, и Ллуэлину живо вспомнилось, как они расставались — вот так же стоя напротив друг друга, кипя от яростной ненависти.

— Ты уверена, что моя помощь тебе не нужна?

— Уверена. Наш автомобиль стоит на обочине.

Люси попрощалась с ним небрежным кивком. Ллуэлин мельком увидел незнакомый лимузин и невысокого человека лет сорока, который помог Люси устроиться на сиденье.

Шагая домой, Ллуэлин впервые за последние недели чувствовал злость и растерянность. Завтра необходимо будет уехать. Он еще не созрел для подобных случайных встреч: нанесенные ему Люси раны до сих пор не затянулись и теперь кровоточили.

— Вот дурища! — ожесточенно твердил он себе под нос. — Дура и эгоистка! Вообразила, что я пожелаю идти с ней по улице рядышком, будто ничего не произошло. Смеет думать, что я такой же слабак, как и она сама!

Ллуэлина обуревало желание выпороть Люси, всыпать ей по первое число, как непослушному ребенку. Вплоть до обеда он расхаживал по своей комнате из угла в угол, перебирая в памяти все те напрасные и бессмысленные стычки, упреки, гневные проклятия, из которых состояла их недолгая совместная жизнь. Он восстанавливал до мелочей каждую ссору: начиналась она с какого-нибудь сущего пустяка, крики доходили чуть ли не до истерики, кончавшейся спасительным изнеможением, которое бросало их друг другу в объятия. Короткая мирная передышка, а потом вновь затевалась глупейшая прискорбная распря.

— Люси! — Ллуэлин заговорил вслух. — Люси, выслушай меня. Я вовсе не хочу, чтобы ты сидела и ждала моего возвращения. А твои руки, Люси, — предположим, ты пойдешь на кулинарные курсы и обожжешь там свои прелестные пальчики. Не желаю я, чтобы твои руки огрубели и сделались шершавыми, и стоит тебе только набраться терпения дотянуть до следующей недели, когда я получу деньги… так что я категорически против! Слышишь? Я не допущу, чтобы моя жена этим занималась! Нельзя же быть такой упрямой…

Устало, как если бы все эти доводы изнурили его на самом деле, Ллуэлин плюхнулся на стул и нехотя взялся за работу. Смятые в комок листы бумаги летели в корзину, едва на них появлялась дюжина линий. Это она виновата, шептал он, это она виновата во всем. Да проживи я хоть полвека, я не заставил бы ее стать иной.

Однако перед глазами Ллуэлина неотступно стояло смуглое юное лицо — холодное и бесстрастное — на фоне августовских сумерек и разгоряченной спешащей толпы.

«Уверена. Наш автомобиль стоит на обочине».

Ллуэлин закивал и попытался мрачно усмехнуться:

— Что ж, мне есть за что быть благодарным. Очень скоро от моих обязательств не останется и следа.

Он долго сидел, уставившись на чистый лист чертежной бумаги, но потом начал слегка черкать карандашом в его углу. Следил за наброском праздно, со стороны, словно рукой его двигала некая сила извне. Неодобрительно взглянул на результат, зачеркнул эскиз, однако тут же взялся точь-в-точь его копировать.

Внезапно Ллуэлин переменил карандаш, ухватил линейку и сделал одно измерение, потом — другое. Прошел час. Набросок делался яснее и четче, менялся в деталях, кое-где стирался резинкой и мало-помалу совершенствовался. Спустя два часа Ллуэлин поднял голову и в испуге отшатнулся от увиденного в зеркале своего сосредоточенно-напряженного лица. В пепельнице лежала целая горка недокуренных сигарет.

Когда Ллуэлин потушил наконец свет, было уже половина шестого утра. За окном в полумраке громыхали по улице цистерны с молоком, и первый рассветный луч, залив розовым светом крыши домов напротив, упал и на рабочий стол Ллуэлина, где лежал результат его ночных трудов. Это был план загородного дома с верандой.

III

Август проходил, и Ллуэлин продолжал думать о Люси с прежним гневом и пренебрежением. Если она с такой легкостью восприняла все то, что случилось два месяца тому назад, то он, значит, растратил свои чувства на девушку с мелкой и пустой от природы душонкой. Это резко принижало его представление о ней, о себе самом, обо всем происшедшем. Ллуэлин снова начал думать, не податься ли ему из Филадельфии подальше на запад, но его интересовали итоги конкурса, и с отъездом он решил недельку-другую повременить.

Копии проекта на конкурс были отправлены. Мистер Гарнет воздерживался от каких-либо прогнозов, но Ллуэлин знал, что все сотрудники офиса, которые ознакомились с его проектом, так или иначе не остались к нему равнодушны. Автор, говоря без особого преувеличения, соорудил воздушный замок: в таком доме еще никогда никто не жил. Архитектурный стиль не походил ни на итальянский, ни на елизаветинский; не напоминал ни строения Новой Англии, ни испанской Калифорнии: это был сплав, вобравший в себя черты каждого из перечисленных. Кто-то в шутку окрестил его «дом-дерево», и это определение оказалось достаточно метким; однако проект завораживал не столько причудливостью, сколько виртуозностью общего замысла: где необычной удлиненностью пропорций; где прихотливым, однако же мучительно знакомым скатом крыши; где дверью, за которой словно бы таились заветные сны. По словам Чонси Гарнета, он впервые в жизни видит одноэтажный небоскреб, но он же признал, что неоспоримый талант Ллуэлина обрел зрелость прямо-таки в мгновение ока. Если предположить, что учредители конкурса не ставили во главу угла тенденцию к стандартизации, проект имел шансы на победу.

Ллуэлин сомнений не питал. Услышав напоминание о том, что ему только двадцать один год, он промолчал: сколько бы лет ему ни исполнилось, в душе он давно пережил свой возраст. Действительность его обманула. Он безрассудно растратил себя на ничтожную девицу и был за это так жестоко наказан, будто расточил не свои, а чьи-то чужие духовные ценности. Снова встретившись с Люси на улице, он прошел мимо нее, не моргнув и глазом: вот только день был испорчен неотвязным воспоминанием о ее лице, выражавшем одно равнодушие, и о ее темных глазах, в которых мелькнула наигранная укоризна.