Читать книгу - "Когда воют волки - Акилину Рибейру"

вместе с Жаиме взялся вскапывать небольшой участок земли рядом с хижиной, чтобы посадить там несколько виноградных лоз. Сталь зубил была крепкой, и камни крошились, не оставляя на зубилах ни малейшей царапины. Скоро они блестели, словно побывали под наждаком. Вечером Жаиме погнал коров на выгон, а Теотониу взял одно зубило, еще больше сточил его острие на бруске и направился в сосновый бор в Каррейру. Убедившись, что поблизости никого нет, он стал бросать зубило в ствол сосны.

Теотониу слышал от д-ра Ригоберто, что дротик был самым распространенным холодным оружием у крестьян, до того как появилось огнестрельное оружие. Им они защищались от хищных зверей и от разбойников на дорогах. А может, и не д-р Ригоберто сообщил ему об этом, а после долгих размышлений подсказала дремавшая память.

В молодые годы Теотониу очень метко бросал испанскую наваху. Не одну кружку вина он выиграл, когда соревновался с приятелями, бросая наваху в круг, начерченный на двери мелом. Старик знал, что его рука сейчас не менее тверда, чем раньше, однако глаза уже начали подводить. Через полчаса упражнений он попадал в ствол сначала с четырех, потом с шести и с восьми шагов, и удар приходился почти в одно место. Тем не менее Теотониу был недоволен и в следующие дни, как только внук куда-нибудь уходил, возобновлял свое занятие, потом спрятал зубило.

— Пропало одно зубило. Вы его не видели, дедушка? — спросил внук.

— И правда, пропало. Наверно, валяется где-нибудь.

— Надо поискать.

— Не стоит… Для этого понадобилось бы всю землю перепахать.

Как-то утром Жаиме, который обычно ходил на вечеринки в Парада-да-Санту, где у него была подружка, дочь Жоао Ребордао, сказал деду:

— Вчера Розинья очень возмущалась тем, что рассказывает Бруно, за такое ему надо сердце вырвать. Мне даже вспомнить стыдно.

— Говори…

— На святого Салвадора в Коргу-даш-Лонтраше эта свинья напилась и хвасталась…

— Представляю…

— Говорил: ходил к матери и к дочке пойду. Сейчас она не желает знать меня? Пускай, не такие птички попадались в мои сети. Бандит проклятый!

— Ладно. Он сразу за все поплатится!

Зима была мягкая: ни холодов, ни дождей. Но и в теплую погоду горец, не надеясь на бога, надевает бурку. Февраль холодный — в животе дьявол голодный, говорит пословица. Черными ночами, когда небо напоминает воду в колодце, всходил молодой месяц, острый и сверкающий, словно серп. Скоро он превратится в полную луну, которая светит лучше фонаря. По субботам служащие лесничества расходились по соседним деревням, охрана становилась слабее. Да и охранники тоже часто без разрешения разбредались кто куда.

По пути в Урру на отдых, который благодаря графику или обмену с кем-нибудь из товарищей всегда приходился на воскресенье, Бруно Барнабе делал крюк, заглядывая в Рошамбану. Он не оставлял своего намерения совратить девушку, и старик не спускал с него глаз. В глубине души он был уверен, что на внучку можно положиться, однако житейская мудрость старого человека подсказывала ему, что ручаться никогда ни за кого нельзя. И в самом деле: девушка с возмущением отворачивалась от Бруно, но какую-то надежду она ему все же подавала.

— О небо, никогда нельзя забывать, что такое женщины, — ворчал он себе в усы. — В этом все дело… У малышки глазки блестят, и Бруно может воспользоваться этим.

И вот как-то вечером, спрятавшись в хлеву, он услышал такой разговор:

— Если бы я нравился Жоржине, она доказала бы мне это. Обязательно доказала…

— Чем?

— Пошла бы со мной.

— Больше вы ничего не хотите?

— А разве вы из другого мира?

— Нет. А вы собираетесь показать мне что-нибудь оттуда?

— Мне нравятся ваши ответы.

— Зачем же мне идти с вами?

— Зачем? Разве вы не можете подарить мне поцелуй? Тогда бы вы узнали, как приятно я целую!

— Представляю! Ваши поцелуи, должно быть, похожи на укус осла. Опомнитесь и никогда больше не подходите к моему дому.

Жоржина захлопнула окно перед носом Бруно. После этого позорного поражения мерзавец решил ославить девушку. Он повсюду трепал, что обесчестил ее. А уж о Филомене без всякого стыда болтал что угодно: и правду и неправду.

— Я поймал ее однажды ночью, когда свекор пошел ставить силки. Сначала она кричала, а потом, когда я сказал, что женюсь на ней, стала поласковее, думала, муж погиб в Бразилии. А мне больше ничего и не надо было от старой дуры.

Теотониу, до которого доходили эти грязные слухи, только качал головой:

— Я не я буду, он заплатит за все, что говорит и делает!

Изучив все тропки, по которым ходил Бруно, старик подкараулил его субботним вечером на дороге в Урру-ду-Анжу. Он заметил Бруно, когда тот вышел на гребень и свернул в Рошамбану, видно, хотел снова поговорить с Жоржиной. Но Жоржину старик отослал вместе с матерью и Жаиме в Аркабузаиш — в Рошамбане уже начали штукатурить комнаты. Когда Бруно показался на тропинке, Теотониу, поджидавший его за поворотом, вышел из кустов и достал из-под бурки свой дротик. Однако Бруно вовремя заметил, что на него собираются напасть и схватил висевший на ремне карабин. Но было поздно, стальной дротик, пущенный рукой мстителя, с силой вонзился ему в грудь, и он упал. Не теряя ни минуты, старик оттащил его за ноги к ручью шагах в ста от места, где они повстречались. Потом вернулся и веткой размазал лужицу крови, которая осталась на тропинке. Опять пошел к убитому, вытащил из его груди зубило и спрятал его вместе с карабином под скалой. Перед рассветом, когда Жаиме, возвращавшийся с вечеринки, входил через ворота во двор, чья-то железная ладонь сжала его руку. Когда испуг прошел, Жаиме разглядел деда, который шептал ему:

— Пойдем со мной. Но чтобы никто нас не видел…

Через вырубки они пошли в горы. Зашли в Рошамбану, взяли там две мотыги, лопату и кирку. Дед пояснил:

— Поможешь мне закопать дикого зверя, он свалился с обрыва. Если его оставить, заразит горы, и прежде всего Рошамбану.

— Может быть, лучше днем…

— Завтра воскресенье и работать грех.

По одежде Жаиме сразу узнал, кто убит, и пораженный застыл на месте.

— Ты как будто испугался, — сказал дед. — Не бойся, он теперь не укусит!

— Я и не боюсь. Он получил по заслугам.

— Ладно, пора приниматься за дело. Запруди ручей наверху, а воду отведи в низину. Знаешь, где поуже? А, ничего ты не знаешь…

— Знаю, дедушка.

— Ну, тогда начали…

Старик железным прутом стал щупать дно ручья. Камень, снова камень, песок, ил. Глубина две-три ладони. Ручеек, стоит его перегородить, быстро пересыхает. Так