Читать книгу - "Путешествия с тетушкой - Грэм Грин"

Наутро меня разбудил отдаленный рокот толпы. Сперва мне померещилось, что я снова в Брайтоне и море ворочает гальку. Тетушка была уже на ногах и успела приготовить завтрак, подав на стол также плоды грейпфрута, подобранные в саду. Из города урывками доносилась музыка.

– Что происходит?

– Сегодня День независимости. Вордсворт меня предупреждал, но я забыла. Если поедешь в город, возьми с собой что-нибудь красное.

– Зачем?

– Это цвет правящей партии. Цвет либералов синий, но носить синий небезопасно. Никто этого не делает.

– Но у меня нет ничего красного.

– У меня есть красный шарф.

– Не могу же я надеть женский шарф.

– Засунь его в нагрудный карман. Как будто носовой платок.

– А вы не пойдете со мной, тетя Августа?

– Нет. Я должна ждать мистера Висконти. Сегодня он наверняка появится. Или хотя бы даст о себе знать.

Как выяснилось, я зря стеснялся шарфа. У большинства мужчин красным шарфом была повязана шея, на многие шарфы нанесен портрет Генерала. Буржуа ограничивались красным носовым платком, а некоторые даже и платок не выставляли напоказ, а сжимали его в руке, так что он едва проглядывал между пальцами. Вероятно, они предпочли бы носить синий цвет. Повсюду развевались красные флаги. Можно было подумать, что в городе у власти коммунисты, однако красный здесь был цветом консерваторов. То и дело на перекрестках мне преграждали путь процессии женщин в красных шарфах, они несли портреты Генерала и лозунги в честь великой партии Колорадо. В город верхом въехали группы гаучо, поводья у них были алые. Какой-то пьяный вывалился из дверей таверны и лежал вниз лицом на мостовой; во всю спину у него улыбался Генерал; лошади осторожно переступали через пьяного. Празднично украшенные машины везли хорошеньких девушек с алыми цветками камелий в волосах. Даже солнце, проглядывавшее сквозь туман, было красным.

Поток людей понес меня к проспекту маршала Лопеса, по которому двигалось шествие. На противоположной стороне проспекта стояли трибуны для правительства и дипломатов. Я узнал Генерала, принимавшего приветствия; соседнюю трибуну, очевидно, занимало американское посольство – во всяком случае, в заднем ряду я увидел моего друга О'Тула, зажатого в угол дородным военным атташе. Я помахал ему, и, по-моему, он меня заметил, потому что застенчиво улыбнулся и что-то сказал толстяку рядом. Тут прошла процессия и заслонила его.

Процессия состояла из немолодых мужчин в поношенной одежде, кое-кто шел на костылях, у некоторых не хватало руки. Они несли знамена тех частей, в которых сражались. Они были участниками войны с чако [индейское племя; речь идет о мелких национальных войнах с местным населением], и раз в году, как я понял, они переживали свой звездный час. У них был несравненно более человеческий вид, чем у полковников, ехавших вслед за ними в машинах: полковники ехали стоя, в парадных мундирах с золотыми кистями и эполетами, все до одного с черными усами, совершенно неотличимые друг от друга; они были похожи на раскрашенные кегли, и не хватало только шара, чтобы сшибить их.

Через час я уже насмотрелся досыта и направился к центру, в сторону нового отеля-небоскреба, чтобы купить газету на английском языке. Но там нашлась только «Нью-Йорк таймс» пятидневной давности. Перед входом в отель со мной доверительным тоном заговорил какой-то человек: вид у него был утонченный, интеллигентный, и он вполне мог быть дипломатом или университетским профессором.

– Простите? – переспросил я.

– Есть американские доллары? – быстро спросил он, и, когда я отрицательно покачал головой (я не имел ни малейшего желания нарушать местные валютные правила), он отошел в сторону. На мою беду, когда я вышел на улицу, уже с газетой, он стоял на противоположной панели и не узнал меня.

– Есть американские доллары? – прошипел он.

Я снова ответил «нет», и он поглядел на меня с таким презрением и негодованием, как будто я его дурачу.

Я двинулся обратно в сторону окраины и соответственно тетушкиного дома; на перекрестках меня задерживали хвосты процессий. На одном роскошном особняке, утыканном знаменами, висело множество лозунгов, вероятно, это был штаб партии Колорадо. По широкой лестнице поднимались и спускались плотные мужчины в штатских костюмах, обливавшиеся потом под лучами утреннего солнца. Все они были с красными шарфами. Один из них остановился и, как мне показалось, спросил, что мне нужно.

– Колорадо? – задал я вопрос.

– Да. Американец?

Я обрадовался, что нашелся человек, говорящий по-английски. У него было лицо приветливого бульдога, но ему не мешало побриться.

– Нет, – ответил я, – англичанин.

Он издал какое-то рычанье, которое отнюдь не показалось мне приветливым, и в этот момент, наверное из-за жары, солнца и аромата цветов, я изо всей силы чихнул. Машинально я вытащил тетушкин шарф из кармашка и высморкался. Это был крайне неосмотрительный поступок. В мгновение ока я очутился на мостовой, и из носа у меня потекла кровь. Меня окружили толстяки, все в темных костюмах, все с бульдожьими физиономиями. На балконе дома Колорадо появились еще толстяки, точно такие же, и уставились на меня сверху с любопытством и неодобрением. Я услышал довольно часто повторявшееся слово «ingles» [англичанин (исп.)], а затем меня рывком поднял на ноги полицейский. Впоследствии я невольно подумал, что мне здорово повезло: высморкайся я около группы гаучо, не миновать бы мне ножа под ребро.

Несколько толстяков, включая моего обидчика, повели меня в полицию. Мой толстяк нес тетушкин шарф – доказательство преступления.

– Все это ошибка, – уверял я его.

– Ошибка? – У него были очень слабые познания в английском.

В полицейском участке – весьма внушительном здании, построенном с расчетом на то, чтобы выдержать осаду, – все заговорили разом, шумно, с яростью размахивая руками. Я растерялся, не зная, как себя вести. Я твердил «ingles» без всякого успеха. Один раз я вставил «посол», но такого слова в их словарном запасе не оказалось. Полицейский был молод, вид у него был озабоченный, все его начальство, вероятно, было на параде. Когда я произнес «ingles» в третий раз и «посол» во второй, он ударил меня, но как-то неуверенно, и удар получился почти безболезненный. Я сделал открытие: когда тебя бьют, боль, как и от бормашины, не так страшна, как думают.