Читать книгу - "Город Антонеску. Книга 1 - Яков Григорьевич Верховский"

что, если из пылающей синагоги Белостока «окликнули» Кагановича детские голоса, как из зловонной ямы Бабьего Яра «окликнули» эти детские голоса другого официального еврея – Илью Эренбурга?

А что, если Каганович в первый раз в своей жизни «ошибся» и по своей инициативе начал эвакуацию еврейского населения?

Или, быть может, даже не начинал, а только спросил разрешения начать?

И тогда товарищ Сталин произвел «рокировку».

Сместил Кагановича и назначил на его место Шверника.

Но почему именно Шверника?

А потому, что бывший петербургский рабочий Николай Шверник, занимая пост председателя Совета Национальностей СССР, с 1938 года вершил всю сталинскую национальную политику, и его назначение председателем Совета по эвакуации было порукой тому, что и эвакуация будет осуществляться в соответствии с этой национальной политикой.

Шверник отлично справился с задачей.

И теперь, в ипостаси председателя ЧГК, у разрытых рвов, оврагов и ям, он может полюбоваться результатом своей успешной деятельности.

Назначение председателя Совета по эвакуации председателем ЧГК не было случайностью. Не было даже очередной шуткой Сталина – великого мастера таких «веселеньких шуточек».

Нет, это было продуманное решение. Тем более что и в республиках, и в областях, где в марте 1943-го были созданы местные комиссии, во главе их во многих случаях были поставлены партийные функционеры, отвечавшие ранее за эвакуацию.

Так, после освобождения Одессы в 1944-м председателем Областной комиссии по установлению злодеяний был назначен Анатолий Колыбанов, бывший в дни обороны города первым секретарем обкома и, соответственно, отвечавший за эвакуацию населения.

О товарище Колыбанове у нас речь впереди.

А пока скажем только, что он, товарищ Колыбанов, себя любимого сумел вовремя «эвакуировать»: за 10 дней до сдачи города, 5 октября 1941-го, он отчалил на морском охотнике – маленьком быстроходном боевом корабле, предназначенном для уничтожения подводных лодок.

О бегстве первого секретаря много шуток ходило тогда в Одессе.

Хотя, что тут смешного? Драпанул ну и драпанул!

Его коллеги драпанули еще раньше: 5 июля 1941-го вся партийно-советская элита покинула Одессу, погрузив свои многочисленные пожитки… пианино и фикусы!.. на платформы эвакопоезда, вывозившего оборудование и инженерно-технический персонал Станкостроительного завода им. Ленина. Станкостроительный завод направлялся в Башкирию на подготовленную для него базу Стерлитамакского завода по ремонту нефтеперерабатывающего оборудования, а наша элита осела в Москве, куда вскоре прибудет и товарищ Колыбанов.

Засекреченное «рассекреченное»

Эвакуация одесской элиты была действительно «элитарной», особенно потому, что ей предоставлялось право выбора места жительства в тылу.

Это редкое в те дни право было зафиксировано в секретном постановлении Политбюро от того же 5 июля 1941-го: «О порядке эвакуации партийных и советских работников и семей начальствующего состава Красной армии и Флота и войск НКВД».

Политбюро не ограничилось заботой об элите, а в тот же день выпустило еще одно постановление, касающееся, на этот раз, эвакуации «простого люда»: «О порядке эвакуации населения в военное время».

Оба эти документа явились естественным продолжением постановления о контингентах. Того самого, рокового постановления, в котором четко были определены «контингенты, подлежащие эвакуации», и не было никакого упоминания о всяких разных «других» контингентах.

И теперь это новое постановление должно было, видимо, восполнить пробел – затронуть вопрос о судьбе детей и женщин и даже, может быть, вопрос о судьбе евреев, которым грозила опасность тотального уничтожения.

Такое постановление должно было быть широко опубликовано, чтобы повысить престиж Страны Советов, чтобы показать всему миру, как в самое трудное время эта страна заботится о судьбе своего народа.

Но оно не было опубликовано ни во время войны и ни после ее окончания.

Ну, не странно ли это?

Такое важное постановление и засекречено?

Но… многое изменилось в мире, многие самые строго секретные документы были рассекречены, и вот в 2006 году в сборнике документов «Лубянка», выпущенном Международным фондом «Демократия», на странице 294-й появилось наконец и рассекреченное засекреченное постановление «О порядке эвакуации населения в военное время»[50].

Мы, конечно, ужасно разволновались и тут же стали искать очки, чтобы немедленно прочесть это постановление – узнать наконец что предполагалось сделать относительно эвакуации детей и почему так много еврейских детей осталось в Одессе?

Но волновались мы, как оказалось, напрасно!

Засекреченное постановление, было рассекречено только на треть, начиная с 8-го пункта. Причем все эти, рассекреченные, – 8-й, 9-й и 10-й – касались вопроса «недопущения проникновения эвакуированных и беженцев в Москву».

Вопрос «недопущения проникновения», несомненно, важен, но неужели этим исчерпываются все проблемы, связанные с эвакуацией населения?

Может быть, именно те, оставшиеся не рассекреченными пункты, с 1-го по 7-й, как раз и касаются проблемы детей?

Но тогда почему они остались засекреченными?

Попробуем сделать предположение.

Пункты, которые остались засекреченными, видимо, могли обнажить нечто «такое», что и сегодня, через 75 лет после тех трагических событий, обнажать нельзя.

Но что это может быть?

Что может быть позорного в спасении населения?

Что может быть преступного в эвакуации детей?

Преступной может быть только «НЕ эвакуация»!

Видимо, сталинское постановление «О порядке эвакуации населения» не предусматривало… эвакуации населения!

Не предусматривало эвакуации детей!

Эвакуироваться из Одессы могли только семьи партийных и советских работников, семьи военнослужащих, заслуженные деятели науки, университетские профессора, врачи, писатели, артисты – в общем, люди, представлявшие какую-то «ценность».

Все они эвакуировались организованно по специальным спискам и снабжались так называемыми «эвакоталонами», в которых указывалась дата эвакуации, место назначения и транспортное средство. Люди, снабженные эвакоталонами, получали возможность втиснуться в трюм грузового парохода, влезть на грузовик или на открытую платформу эвакопоезда.

Ну, а те, кому не положены были эвакоталоны?

Те, кто не входил в «контингент, подлежащий эвакуации»?

«Не партийные», «не советские» и «не ценные»?

Эти люди, если они решались эвакуироваться, вынуждены были сделать это самостоятельно – на свой страх и риск.

В этом случае они даже эвакуированными не назывались.

Они назывались «беженцами».

И никто никакой ответственности за них не нес: «Разве вам не понятно – идет война! И так забот полон рот!»

Вдоль всех железных дорог для эвакуированных были устроены «эвакопункты», где они получали продукты питания, одежду, медицинскую помощь. У них были деньги, небольшие, наверное, но все-таки деньги. А в местах назначения им предоставлялись жилье и работа. И самое главное, у них была маленькая такая «бумажка», в которой черным по белому было написано, что имярек с семьей эвакуируется из такого-то пункта в такой-то.

У беженцев не было ничего!

Ни транспорта, ни продуктов питания, ни денег.

Беженцев никто не ждал на эвакопунктах, и тем более никто не будет ждать их там, где они остановят свой бег.

И тут возникает интересный