Читать книгу - "Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева"

Я уношу с собой взгляд ваших глаз, доброту ваших сердец, они всегда будут согревать меня в морозной Москве.

Мажид остановил попутную машину. Я старалась больше ни на кого не смотреть, чтобы не заплакать. Нажабат и Асият вытирали слезы. Мама старалась казаться веселой. Халун плакала не таясь.

Я села в кабину, Мажид — в кузов. Мама снизу подала руку Мажиду.

— На тебя я надеюсь… Только на тебя… Помни, у нее нет брата.

— Не беспокойся, Парихан. До свидания!

— Счастливого пути…

Так и вошла в мою память мама с кувшином родниковой воды в руке, другую руку она приложила к глазам, как козырек… Солнце отражалось в медном кувшине. Я уезжала и увозила в своем сердце суровые, справедливые и величественные законы наших гор.

Если в очаге одного аварца сохранилась искра огня, он передаст ее соседу, и от этой искры во всех очагах аула дружно запылают огни. Если лишь у одного горца в ауле осталась пригоршня муки, он поровну разделит ее с соседями, чтобы в каждой семье была похлебка на обед. Заболел кто-нибудь, покой нарушен в сердце каждого. Коль в чьем-то доме играют свадьбу, ты не увидишь дыма над трубами других домов. Но, если уроженец села совершил поступок, запятнавший честь горца, все жители судят провинившегося. Прославился кто-нибудь, весь аул гордится героем. Не за пиршественным столом горцы угадывают друга, его узнают, когда в доме беда.

Законы гор — это не толстые книги… Это последняя искорка огня, которую одна мозолистая рука передаст другой. Это свадьба, на которую приглашается весь аул… И это, наконец, похороны, на которые собираются все жители горевать вместе с родными покойного. Вот они — простые законы гор. Они записаны в сердце каждого горца.

V

И зовет меня к себе Москва…

Моя Родина необозрима,

Все дела ей мои,

Все слова!

Я веселая дочь Дагестана.

Дар гортанный с рожденья мне дан.

Я звеню, я пою неустанно.

Я вливаюсь в страну — океан.

* * *

Вода для мельницы не бывает лишней.

(Пословица)

Вот она, Москва! Город, который еще так недавно жил для меня только в мечтах…

Вот мы вышли с вокзала, спустились в метро. Люди! Куда все они так спешат, словно горные потоки весною?

— Мажид! Что-то, наверное, случилось! Как много народу! Куда бегут?

— Привыкай, дорогая, к городской жизни. Это тебе не горный аул. Ты и представить пока не можешь, сколько здесь людей.

На улицах — машины, словно отары овец без чабана, идут куда попало — влево, вправо, вперед. Я боялась отпустить руку Мажида.

— Смотри, Патимат, все на тебя смотрят! — сказал Мажид.

Действительно, многие обращали на меня внимание — даже из машин высовывались, улыбались. Я приосанилась.

Я старалась заглянуть в стекла больших окон, мимо которых мы проходили. В одном из них я увидела свое отражение и даже остановилась. Платье из пестрого сатина мама сшила мне так, как было принято у нас в ауле. Оно совершенно скрывало мою худую фигуру. Белая мамина шаль, которую я впервые повязала на голову, кистями касалась моих пяток. На ногах у меня были парчовые чувяки — подарок Халун. «Так вот почему все на меня смотрят! Я очень нарядная», — решила я. По-прежнему не выпуская руки Мажида, шла рядом. Я так была довольна собой, что даже забыла про свой курносый и широковатый нос — постоянное мое огорчение. Я поправила волосы на лбу, чуть приподняла на плече шаль — пусть москвичи любуются моими длинными черными косами! Мы шли довольно быстро, я оглянулась — никто на меня уже больше не смотрел, только Мажид поглядывал да слегка улыбался.

Особенно трудно приходилось ему со мной переходить через улицы. Я пугалась машин, цеплялась за руки моего спутника, дрожала, как лист на ветру, и долго не решалась ступить на мостовую.

— Ты смотри, Патимат, на зеленый огонек! — уговаривал Мажид, но я могла смотреть только на машины, то бестолково бросаясь бежать, то испуганно топчась на месте.

…К вечеру я уже устроилась в общежитии, и Мажид повел меня к Тимирязевской академии. Дома, дома, деревья, зелень, цветы… Лес!

— Где же академия? — спрашивала я.

— Вот все вокруг и есть академия, Патимат.

По правде говоря, я мало что понимала — я все время была какая-то оглоушенная и безмерно счастливая. Восторги мои, правда, порой охлаждала мысль: «А вдруг я не выдержу экзаменов, не попаду», — но я старалась об этом не думать; Впрочем, Мажид был довольно строг со мной.

— Пока ты не сдашь экзамены, мы никуда с тобой ходить не будем, — заявил он. — Будешь заниматься…

Я взялась за книги.

Вот по этой аллее еще утром я шла в неизвестность. Сердце подпрыгивало, щеки горели. Моей жертвой стала первая попавшаяся мне на пути полевая ромашка! «Сдам, не сдам, сдам», — обрывала я лепестки. Первый экзамен!

В свое время я была уверена, что ни у одного полководца ни перед одной самой ответственной битвой не было в душе столько вдохновения и энтузиазма, как у меня перед первым экзаменом.

Экзаменаторов я представляла необычными людьми… все вокруг таким торжественным, ни на что не похожим…

И что же! Я бегу по той же аллее, подпрыгиваю, готова обнять всех. Какой сегодня прекрасный день! Первый экзамен сдан. А преподаватель такой же человек, как и все. Тот, кто задал мне первый вопрос: «Какие основные культуры выращивают в горах?» — был похож на Омардаду. Такие же ласковые глаза, такая же седая борода. И мягкая улыбка. Только у Омардады руки большие и шершавые, а у экзаменатора — белые, тонкие, худые. Мне не приходилось видеть таких рук у мужчин-горцев.

— По твоим глазам вижу, что сдала! — сказал Мажид, вставая со скамейки.

— Да! Все боюсь, что это мне приснилось!

— Сегодня ты свободна. Куда пойдем?

— Ты же обещал после первого экзамена — на Красную площадь.

— Идет!

…Прошло еще десять дней, полных волнений и надежд. И вот я студентка Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. Отыскав свою фамилию в списке зачисленных, я выбежала на улицу и, прижавшись к первому попавшемуся мне дереву, заплакала. Мне хотелось кого-то благодарить за радость, выпавшую на мою долю. Но кому, собственно, сейчас сказать «спасибо», я не знала. Если бы очутиться рядом с Омардадой, увидеть маму, сестер, Халун! Встретить