Читать книгу - "Суровые дни - Клыч Мамедович Кулиев"

на лице Адна-сердара слились в сплошной румянец.

Глава четырнадцатая

КОГДА ЧЕЛОВЕК СЛАБ…

Тархан добрался до Хаджи-Говшана уже затемно. Его не встретил никто, кроме беспокойных собак. Во многих кибитках мерцал свет, но говора не было слышно нигде. Тихо было и на подворье Адна-сердара.

Тархан привязал коня, бросил ему пару связок сена и направился к кибиткам, раздумывая, в какую из трех войти. Беспокойное сердце само подтолкнуло его к крайней кибитке, рука сама, против воли, откинула килим на двери.

В кибитке была одна Лейла. Увидев вошедшего Тархана, она вскочила, глядя на него одновременно и с ужасом и с радостью. Разве могла она думать, что Тархан так быстро вырвется из рук кизылбашей? Разве могла она, уже похоронившая все свои надежды, поверить, что это именно он стоит перед ней — запыленный, усталый, родной!..

Тихо вскрикнув, она бросилась к нему и застыла на его груди. Ее пальцы впились в пропыленный халат джигита с такой силой, что, казалось, оторвать их можно только с кистями рук…

Но они оторвались сами, как только стукнула распахнувшаяся дверь соседней кибитки. Лейла быстро вернулась на свое место, Тархан отодвинулся к двери. Вошла маленькая девочка со смешно торчащими косичками. Она, хныча, пожаловалась Лейле:

— Овез подушку не отдает!

Тархан присел на корточки, пальцами вытер у девочки под носом, посочувствовал:

— Не отдает, говоришь?

— Да!

— А ты маме пожалуйся!

— Мамы нету!

— Куда же она ушла?

За девочку ответила Лейла:

— Махтумкули-ага вернулся… Все люди у него собрались.

— Илли-хан тоже там?

— Да, все там…

— Тогда и я пойду! — сказал Тархан. — Надо важную весть передать.

Кибитку и мазанку Махтумкули окружало плотное кольцо людей. Все молчали, слышался только голос Махтумкули, рассказывающего о своей встрече с хакимом. Тархан постоял поодаль, подумал, что его появление прервет рассказ Махтумкули, и решил придти попозже, когда люди начнут расходиться. Он повернул назад, но в темноте налетел на какой-то вбитый в землю кол и с шумом упал. Тельпек отлетел далеко в сторону.

Кто-то поднял его, отряхнул и громко засмеялся:

— Эй, батыр, половину клада мне отдашь!

Говорящий подошел ближе, протянул тельпек.

— Возьми свою голову! — И вдруг удивился — Никак это ты, Тархан?.. Когда вернулся?

Узнав Караджу, Тархан досадливо сморщился.

— Тише, ты! — сказал он, поднимаясь и отряхивая халат. — Чего раскричался!

— А ты чего таишься? — еще больше изумился Караджа. — Воруешь, что ли? — И во весь голос закричал — Эгей, люди!.. Тархан вернулся!..

У кибитки Махтумкули затихли, и сразу же тишина взорвалась разноголосым шумом. Люди вскакивали, оглядывались по сторонам, ища глазами Тархана.

— У, ослиная глотка! — Тархан яростно скрипнул зубами и сделал шаг по направлению к Карадже. Тот испуганно попятился.

— Ты чего?.. Чего кидаешься, как бешеный?.. Думаешь, если дохлого тигра одолел, так и на людей кидаться можно?

Тархан грубо выругался и пошел к людям.

Первым его встретил Илли-хан.

— Отец т-т-тоже в-в-вернулся?

— Нет, — сказал Тархан, — он не вернулся.

— А п-п-почему?.. Г-г-где он?

— В Астрабаде!

— А т-т-ты как в-в-вернулся? — наседал Илли-хан.

— Взял да и прилетел! — пошутил Тархан.

Кругом засмеялись. Видимо, настроение у людей после рассказа Махтумкули было не очень плохим. Они окружили Тархана, словно видели его в первый раз, послышались вопросы.

— Эй, люди, садитесь! — прогудел бас Пермана. — Проходи сюда, Тархан!

Тархан подошел, поздоровался с сидящими кружком стариками, сел возле Пермана. Махтумкули сказал:

— От души поздравляю тебя, сынок, с возвращением! Сердар не вернулся с тобой, говоришь?

Не отпустили его, Махтумкули-ага, — ответил Тархан.

— А т-т-т-тебя п-п-очему отпустили? — снова не выдержал Илли-хан.

— Я сам ушел, — сказал Тархан. — Ни у кого разрешения спрашивать не стал. Крикнул: «Мой шахымердан!», раскидал сарбазов до самого неба и — айда сюда!

Люди опять засмеялись. Илли-хан хотел что-то сказать, но от злости никак не мог совладать с собой. Подошла Садап.

— Хватит ерунду пороть! — прикрикнула она на Тархана. — Делом говори, где сердар?

Перман недружелюбно сказал:

— Потерпите вы, тетя, немного! Слова бедному сказать не даете своими вопросами! Всех нас интересует положение сердара-ага. Сейчас Тархан нам все расскажет.

Садап, бормоча под нос ругательства, отошла в сторону. А Тархан начал рассказывать с того места, как они с сердаром попали в руки кизылбашей.

…Когда все, вдоволь наговорившись, пошли по домам и в кибитке осталось только несколько доверенных людей, Тархан, неторопливо попивая чай, сказал:

— Еще одно дело случилось, Махтумкули-ага. Своим же языком на себя беду накликал. Грех на душу взял.

Перман снисходительно потрепал его по плечу.

— Ну-ну, давай послушаем и это! Язык твой — враг твой!

— И верно, Перман-джан! — притворно сокрушаясь, согласился Тархан. — Все мои беды — от языка… Ну, значит, отпустил меня хаким. Есть у него такой длинный и злой нукер — ему поручил проводить меня. Я, конечно, стал пятиться к выходу, а хаким вдруг говорит: поди, мол, сюда. У меня чуть сердце из груди не выскочило! Ну, думаю, пропал, этот сын свиньи раздумал и прикажет сейчас резать мне уши или еще чего, похуже! А он и шепчет: «Если мол, сын сердара сумеет заманить Махтумкули в Серчешму, сразу освобожу его отца!» И еще говорит: «Чтоб

ни одна живая душа не знала об этом!» Ладно, говорю, никто не узнает, а сам думаю: в первую очередь Махтумкули-ага расскажу, а Илли-хану и не заикнусь даже. Но этот хитрый хаким берет коран и говорит: «Клянись на коране1» Нто станешь делать? Я и поклялся! Сказал про себя три раза: «Неправду говорю» — и поклялся. Виноват я теперь перед аллахом.

Рассказ Тархана развеселил слушателей. Кто-то пошутил:

— Скажи спасибо, что хаким нос твой большой не заметил — обязательно велел бы отрезать!

— Тяжкий грех ты совершил, — поддержал шутника и Мяти-пальван. — Но если отдашь мне подаренный халат, будь что будет — возьму половину греха на себя!

— Давай саблю! — сказал Перман. — Другую половину на свои плечи забираю!

Махтумкули негромко проговорил:

— Нет на тебе вины перед богом, сынок. Была бы чиста совесть, а об остальном не думай. Вина на тех, кто толкает на преступление и заставляет приносить в этом клятвы.

Заговорили о разном. Тархан толкнул в бок Пермана, и они, попрощавшись со всеми, выбрались наружу. По дороге Тархан еще раз ругнул хакима, вспомнив, что едва не потерял ухо. Перман шутливо сказал:

— Я бы на его месте ни одного уха тебе не оставил!

— Это за что же?

— А за то, чтобы ты не бродил ночью по тугаям, не подбирался к чужим женам!

Тархан схватил его за руку.

— Перман! Я об этом