Читать книгу - "Такая вот любовь - Синтия Ньюберри Мартин"

протянула ему термос и кружку, но кружку Джон Милтон отшвырнул в сторону. Затем бросил ее термос в свою холщовую сумку, вытащил оттуда шапку, надел ее и повесил сумку на плечо. Ухватился за лестницу обеими руками, затем опустил одну руку и отступил в сторону. Анджелина подошла вплотную к лестнице. Джон Милтон снова взялся за вторую перекладину, обхватив заодно и Анджелину. Она высоко подняла руки, ухватилась за верхнюю ступеньку и полезла.

Раздался тихий щелчок, и ступени осветились. Анджелина чувствовала, как Джон Милтон подстраховывает ее. Ее затянутые в перчатки руки с неимоверной быстротой достигли деревянного выступа, она заползла на него, прижалась спиной к щиту, затем подтянулась вправо, держась руками за выступ, который оказался шире, чем она ожидала.

А затем рядом с ней уселся Джон Милтон. Черное небо немного начало светлеть. Это было нечто необыкновенное – ощущать, как твои ноги болтаются в пустоте, в бескрайнем пространстве над землей, которая придавала бы уверенности или устанавливала пределы. Джон Милтон снял шапку и ботинки. Затем встал и перешагнул через Анджелину. Она услышала и почувствовала, как с него упали штаны, а за ними последовала рубашка. Когда Джон Милтон дошел до края выступа, тот завибрировал. Его таинственные очертания вырисовывались на фоне тьмы, струя мочи взмывала в воздух и приземлялась где‑то внизу. Затем Джон Милтон повернулся к Анджелине, и выступ снова задрожал.

– Ты когда‑нибудь делала такие рисунки? – спросил он. – Сначала закрашиваешь лист разными цветами, а затем покрываешь его черной краской. Потом берешь скрепку и процарапываешь изображение. – Как стол, который Уилл сделал для Кары. – Небо – оно вроде такого рисунка, – продолжал Джон Милтон.

Это было верно. На черном небе появились розовые, оранжевые и желтые линии. Анджелина, прижавшись спиной к щиту, осторожно поднялась и почувствовала, как его рука поддержала ее за локоть. Она сняла перчатки и сунула их в карманы пальто. Расстегнула пуговицы, Джон Милтон взял соскользнувшее с ее плеч пальто и бросил слева от нее. А потом прижал Анджелину к щиту, поставив руки по бокам от нее.

Сквозь ее тело пробежал электрический ток. Анджелина вздрогнула.

Джон Милтон протянул руку, чтобы расстегнуть ей джинсы.

– Я сама, – сказала Анджелина, вспомнив то детское – чистое – ощущение позыва. Она посмотрела поверх его рук в небо.

Джон Милтон сделал полшага назад.

Анджелина взяла его руку и прижала ладонью к щиту. Затем сама расстегнула молнию на джинсах, стащила их вместе с трусами, добравшись до ботинок, сняла их. Ее ноги обжег холодный воздух. Прислонившись к щиту, она стянула через голову водолазку, под которой не было бюстгальтера. И всем телом прижалась к ледяному билборду.

Джон Милтон протянул руку поперек ее груди, точно автоматическую перекладину, которая с щелчком захлопывается перед вами после свистка, прямо перед запуском аттракциона.

Анджелине было слышно, как участилось его дыхание.

– Наверху нельзя, помнишь? – проговорила она.

– Хорошо, – ответил Джон Милтон, опуская руку. – Хочешь пописать?

Анджелина помотала головой, снова вздрогнув при виде всего, что ее окружало.

Джон Милтон расстелил под ними их одежду и помог ей сесть. Затем опустился сам.

– Хитрость в том, – объяснил он, – что холоду надо отдаться, а не бороться с ним.

Анджелина сделала вдох и попыталась расслабиться. Потом выдохнула.

– Смотри, – сказал Джон Милтон, – солнце.

Анджелина увидела на востоке белый свет со слабыми проблесками розового. Ночь уступает место дню, и круговорот продолжается.

Джон Милтон открыл ее термос и спросил:

– Ты разве не кофе взяла?

– Чай.

Он рассмеялся, плеснул немного чая в крышечку термоса и протянул ей.

– Я хотел, чтобы ты поднялась сюда со мной. Это желание для меня самого стало неожиданностью. Приятной неожиданностью.

Анджелина обхватила теплую крышечку замерзшими пальцами. Затем до нее долетел насыщенный аромат его кофе, и она пожалела, что выбрала чай.

– Твое здоровье! – Джон Милтон протянул ей крышку своего термоса. Анджелина чокнулась с ним. – До того как ты свернула с дороги, – продолжал он, – у меня было всё, чего я желал: мое личное пространство, собственный участок земли, собственный рекламный щит. А теперь мне кажется, что я, пожалуй, хочу чего‑то еще.

Анджелина повернулась, посмотрела на него, прислонилась плечом к его плечу и заметила:

– Как странно случается: потребность возникает из ниоткуда. Словно некая пустота. И ты не будешь счастлив, пока она не заполнится.

– Мне лучше всего одному.

Внизу виднелись составленные треугольником трейлеры: дом Люси служил верхней стороной, дом Джона Милтона стоял с севера, с юга фигуру замыкал пустой трейлер. А еще Анджелина осознала, как далеко от нее земля, и отпрянула, прижавшись головой к щиту. Она подалась назад и ухватилась за выступ. Ее охватил испуг, по всему телу волной побежали мурашки.

– Может, мне переехать в пустой трейлер? – пробормотала она.

Джон Милтон посмотрел вниз, а затем куда‑то вдаль.

– В школе у девчонок были раскраски, и я наблюдал за тем, как они расцвечивают картинки, осторожно водя мелком только в одном направлении, не заходя за контуры. Я решил, что Люси, вероятно, не по карману такие книжки, но однажды увидел их в супермаркете, в тележке «Все по десять центов», а у меня в кармане красных штанов как раз завалялся десятицентовик. Я выбрал раскраску с деревенскими животными – мне никогда не доводилось бывать на ферме. И стал в очередь за Люси, будто мы не вместе. Увидев, чтó у меня в руках, она громко осведомилась, зачем мне чужие рисунки. Я взглянул на этих кур, петухов и свиней, затем поднял взгляд на подбородок Люси, на ее голубые глаза, смотревшие в мои голубые глаза. И вдруг понял: лучшие рисунки – те, что я создаю сам, те, что таятся внутри меня, а я об этом даже не подозревал. Ей не потребовалось говорить мне, чтобы я положил раскраску обратно.

Анджелина, отдавшись холоду, теперь смотрела вдаль, а не вниз. Она здесь, наверху, ради «чего‑то другого». Так что, возможно, охвативший ее озноб вызван не испугом, а волнением. Она пошевелила пальцами ног, убеждаясь, что чувствует их. Никаких контуров. Пустой лист. А если?.. Разлившийся по небу розовый свет приобрел оранжевый оттенок, окутывавшая мир тьма рассеялась.

– Рассвет наступает быстро, – заметил Джон Милтон.

Обнаженная Анджелина сидела на рекламном щите, свесив ноги. На ближайшем дереве дважды чирикнула птица, после чего издала трель. А потом раздался гудок.

– Мой собственный поезд, – объявил Джон Милтон. – Мир полон чудес.

В этот момент на востоке появилась крошечная оранжевая арочка. Земля загудела. Поезд набирал скорость. Прозвучали три длинных гудка, взывавших к Анджелине.

– Гляди, – показал Джон Милтон. – Это так круто.

Поезд