Читать книгу - "Дураков нет - Ричард Руссо"

несгибаемая преданность бесчисленным ошибкам, составлявшим его нелепое одинокое существование. Она полагала, что Салли, как обычно, примется возражать, а он вдруг печально согласился, что было на него непохоже, и от этого показался ей призрачнее обычного. Призрачным ей порою казался весь Бат, особенно Верхняя Главная с ее вязами, переплетением черных ветвей в вышине, с ее старыми домами – в большинстве из них обитал один-единственный человек, осколок некогда большой и благополучной семьи, и с мертвыми он общался куда чаще, чем с живыми. Может, ей и впрямь лучше поселиться возле поля для гольфа. Может, лучше притягивать мячи мазил-гольфистов, чем торчать под ветвями, которые рано или поздно обязательно обломятся и упадут. Утром после ухода Салли и до звонка Клайва-младшего мисс Берил провела долгую и не слишком удовлетворительную беседу с Клайвом-старшим – в праздники она скучала по нему сильнее всего. Она включила парад “Мэйси”[20], но не сводила глаз с фотографии мужа, чье круглое лицо маячило над воздушным шаром – Снупи. Кажется, сегодня утром Клайв-старший посматривал на нее с легким неодобрением?

– Если тебе не нравится, как я живу, то и не лезь не в свое дело, – сказала ему мисс Берил. – И ты тоже, – добавила она, обращаясь к висевшему на стене Инструктору Эду, тот глядел на нее так, словно вот-вот прошепчет какой-нибудь вредный африканский совет.

До недавнего времени мисс Берил была более-менее довольна своей жизнью на Верхней Главной и не понимала, почему бы не быть довольной и далее, ведь ее обстоятельства почти не изменились. Правда, смерть все ближе, но смерти она не боялась – по крайней мере, боялась не больше, чем двадцать пять лет назад. Теперь ей словно бы не давало покоя смутное дурное предчувствие, точно она забыла сделать нечто важное. И после того, как мисс Берил вчера пообщалась с бедной девочкой и ее матерью, ощущение это стало сильнее и острее, хотя мисс Берил понятия не имела, почему от вида ребенка, пусть самого несчастного, ей стало еще жальче себя. Если вдуматься, просто нелепо в восемьдесят лет упиваться жалостью к себе снежным Днем благодарения, ведь есть масса вещей, за которые следует быть благодарной, и мисс Берил это признавала. А она все глядит на деревья и ждет, когда Бог нашлет на нее вселенскую кару, – несомненно, это доказывает, что артрит, поразивший пальцы ее рук и ног, добрался и до мозгов. Пора это прекращать. И точка. Салли не призрак, он человек. Клайв-младший – ее сын, ее плоть и кровь, и нет причины не верить, что он совершенно искренне беспокоится о ее благополучии. Все ее подозрения – просто-напросто паранойя. Клайву-младшему ни к чему помышлять о том, чтобы лишить ее независимости, он от этого ничего не выиграет, а без причины он и делать ничего не станет. А если он ничего такого не помышляет, значит, миссис Грубер ему не сообщница.

“Вот видишь”, – сказала себе мисс Берил, радуясь тому, что сумела во всем разобраться, а теперь может наслаждаться обедом и чувствовать благодарность. Она посмотрела на миссис Грубер: та вновь взялась за меню и читала его так внимательно, словно там был сюжет. Пожалуй, следует извиниться перед миссис Грубер, подумала мисс Берил. И собиралась это сделать, но неожиданно для себя произнесла совсем другое.

– Скажи правду, – проговорила она, причем всерьез. – Мой сын звонит тебе и спрашивает обо мне?

Миссис Грубер собиралась было положить меню, но замерла.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, он звонит тебе и спрашивает обо мне?

– Нет, конечно, дорогая, – сказала миссис Грубер меню. – Зачем бы ему звонить мне?

Мисс Берил улыбнулась: ее позабавила жалкая ложь подруги и собственная смекалка, подсказавшая, что к чему.

– Я не говорила ему, что мы сегодня поедем сюда обедать, – заявила мисс Берил и вдруг поняла, что это правда. – Но утром мы с ним разговаривали, и он, оказывается, знал об этом.

– Должно быть, ты сама ему сказала, – сообщила миссис Грубер меню. – Просто забыла.

– Посмотри на меня, Элис, – попросила мисс Берил.

Миссис Грубер с опаской отложила меню.

– На самом деле Клайв-младший не мой сын, – сказала мисс Берил подруге. – В роддоме перепутали кроватки.

Ошеломленный вид миссис Грубер свидетельствовал о том, что на добрых пять секунд она поверила в это.

– Ужасные вещи ты говоришь.

– Я пошутила, – сказала мисс Берил, хотя это была вовсе не шутка. А ее желание, вот что это было.

Мисс Берил допила “Манхэттен” и заметила, что очередь у столов с закусками уменьшилась.

– Что ж, – сказала она и встала. – Давай захватим этот плацдарм.

Миссис Грубер – вид у нее все еще был виноватый – с благодарностью откликнулась на предложение.

– Плацдарм, – повторила она и отодвинула стул. – Ох уж эти твои словечки.

Миссис Грубер наложила себе две тарелки закусок и отдала их официантке в тирольском наряде, чтобы та отнесла на стол.

– Мне нравятся слова, – сказала мисс Берил, когда они уселись и миссис Грубер с превеликой торжественностью принялась за зерненый творог. – Мне нравится подбирать правильные слова.

Час спустя, когда они возвращались в Бат, у миссис Грубер началась икота. Мисс Берил вспомнила одну из любимых фраз своей матери и сообщила ее миссис Грубер.

– Ты или соврала, или сожрала что-то, – сказала мисс Берил спутнице.

Миссис Грубер виновато посмотрела на подругу и снова икнула. Они выехали на Верхнюю Главную и увидели, что возле дома мисс Берил стоит автомобиль Клайва-младшего.

* * *

Вера, бывшая жена Салли, стояла у раковины на кухне своего дома по Силвер-стрит, и горло ее теснило, как при болезни. За окном в сгущающихся сумерках виднелся ветхий пикап, припаркованный у тротуара, облако его сизого выхлопа грозило накрыть квартал. Видимо, хозяин этой развалюхи зашел в дом напротив, а двигатель не заглушил, и его ядовитые газы не рассеивались, а копились. Вера представила, как зловонное облако растет и окутывает не только квартал, но и весь городок ее детства, самую ее жизнь, оставляя на всем жирную пленку.

Она жила на Силвер-стрит в Норт-Бате почти шестьдесят лет, последние тридцать – в этом скромном ухоженном домике с Ральфом Моттом, за которого вышла вскоре после развода с Салли. Первые двадцать лет ее жизни прошли в квартале отсюда, в доме, который был таким же красивым и ухоженным, как все остальные дома на улице, пока ее отец десять лет назад не перебрался в пансионат для ветеранов войны. С тех пор вся округа, несомненно, пришла в упадок. Дом отца, дом ее счастливого детства, снимала уже третья семья хамоватых